— Простите, что перебиваю, я правильно понял: Василий Иванович у вас получается эльф?
— Ой, как смешно! Смотри не описайся!.. Нет, не эльф… Гном, наверное…
И повторяю: не его вина, что он служил в это время и в этой армии. И совершенно верно, тут вы правы со своей проницательностью, случись ему быть в Будапеште в 1956-м или в Праге в 1968-м, да, боюсь, и в Новочеркасске в 1962-м, он бы не задумываясь выполнил приказ. Какой бы он был иначе офицер? Выслушал бы спокойно, козырнул как ни в чем не бывало и спросил:
— Разрешите выполнять?
Да он еще в училище представлял себе такую вот проверку на вшивость — командир дает ему страшный приказ (понятно, воображался ему не расстрел взбунтовавшихся узников, а некое заведомо невыполнимое и гибельное боевое задание), а он невозмутимо так и деловито уточняет подробности, а потом:
— Разрешите выполнять?
Далее было два варианта: если командир — гад и посылает Васю на смерть зря, ради каких-нибудь своих шкурных и карьеристских целей, то перед тем, как повернуться через левое плечо, Бочажок смотрит ему в глаза и презрительно усмехается, а если нет, если такое решение продиктовано суровой тактической или даже стратегической необходимостью, то седой, закаленный в боях полковник останавливал отважного лейтенанта и произносил что-нибудь неуставное, типа: «Прости, сынок. На тебя вся надежда!» Ну как у Симонова:
Идешь на такое дело,
Что трудно прийти назад.
Как командир, тебя я
Туда посылать не рад.
Но как отец… Ответь мне:
Отец я тебе иль нет?
— Отец, — сказал ему Ленька
И обнял его в ответ.
В общем, ни разу за всю службу Василий Иванович не поддался соблазну обсуждать приказы командования. А того, кто стал бы при нем это делать, одернул бы с негодованием и брезгливостью.
Он и Хрущева так возненавидел не потому, что тот был крикливый и взбалмошный дурак и волюнтарист, а потому, что этот генеральный секретарь был абсолютно и безусловно гражданским и поэтому его приказы вроде бы обсуждать было допустимо. И уютное сознание неколебимой правоты и правильности навсегда покинуло нашего героя.
Вот Сталин был генералиссимусом, носил, как и Бочажок, погоны, был командиром, еще в Гражданскую Царицын оборонял, и, значит, умничать по поводу его приказов военному человеку не положено по уставу и даже зазорно.
Да, вот такую отмазу придумал себе молодой Бочажок и стойко ее держался, а когда Дронов, понизив голос, начинал нести всякую околесицу про Иосифа Виссарионовича, Вася только отмахивался: «Кончай уже, Ленька! Закусывай лучше давай!»
Но, уподобляясь моему папе, сокрушавшемуся, что я не внял его совету и не пошел после армии в военное училище (а я к тому времени уже вовсю антисоветские стишки строчил): «Эх, Тимур! Какой бы из тебя политработник вышел!» — я все-таки скажу: «Какой бы птенец гнезда Петрова или екатерининский орел мог бы выйти из нашего Василия Ивановича! Как бы раскинул он могучие крылья и взмыл в поднебесье!!»