О Дружба, это ты!
В. Жуковский
А воскресенье началось со звонков в дверь — нетерпеливых, долгих и ранних даже для Василия Ивановича.
Выскочив из-под душа и торопливо, под нескончаемые электрические трели натянув на мокрое тело треники и майку, генерал открыл дверь, готовый узнать о каком-нибудь ЧП, но на пороге стоял не посыльный из штаба с грозными вестями, а Машка Штоколова.
— Здрасте. А Аня дома?
— Господи! Очумели вы все? Какая тебе Аня? Семи часов нет!
— Да я вот думаю, заскочу перед работой…
— Какая работа? Воскресенье!
— Ой, да мы ж в выходные работаем! Можно к Ане?
— Ну ты как танк!.. Щас спрошу.
Генерал постучал и громко, но старательно бесстрастно произнес:
— Анна, к тебе.
Из-за двери раздался сонный голос:
— А кто это?
— Машка.
— Ну пусть заходит… — без особой радости сказала Анечка.
— Ну иди. Принчипесса изволит…
Но Машка не дослушала и ринулась, чуть не сбив генерала, к своей долгожданной подружке.
— Анька!! Ой, Ань… Ой…
— Вот тебе и ой! — мрачно усмехнулся генерал и ушел, чтобы не подслушивать, к себе, то есть теперь, получается, к Степке.
— Чо валяешься, деятель? Подъем!
— Ну воскресенье же! — проныл из-под одеяла трудный подросток.
— И чо? Вон люди уже работают вовсю.
— Какие люди?
— Хорошие… Хочешь, сегодня на лыжах пойдем?
Молчание. Степкина несуразная голова появляется из-под одеяла. Непродранные глаза смотрят испуганно.
— Пап, седня никак… У нас репетиция… И уроки еще…
— Репетиция! Одна палка два струна…
Ну струн, положим, четыре, Степка был басистом, но играл он действительно чудовищно, а петь ему, к счастью, в ансамбле «Альтаир» не позволяли старшие товарищи. Хотя они и сами были теми еще виртуозами: барре брали нечисто, шестая струна вообще не звучала, вместо Em7 играли просто Em, а о существовании Gm6, а тем более Fsus4 даже не догадывались. Так что можете себе представить, что у них за Yesterday получалась.
И репетиции, кстати, сегодня никакой нет, все он врет, лишь бы только остаться еще немного в теплой постели, и не натирать эти дурацкие лыжи этой вонючей мазью, и не предаваться бегу, и не слышать, скользя по утреннему снегу, за своей спиной бодрого и насмешливого окрика: «Лыжню!» А потом откуда-то из морозной дали: «Ну где ты там? Поднажми!» Очень надо.
Генерал идет на кухню, ставит чайник, смотрит в окно. Погода какая-то невразумительная, снег то ли идет, то ли нет, какая-то мельчайшая ледяная хрень наполняет воздух, и солнце сквозь это марево вроде и яркое, но бледное-бледное, практически белое. На самом деле и ему вставать на лыжи не очень-то и хотелось.