В двенадцать часов по ночам
Выходит трубач из могилы;
И скачет он взад и вперед,
И громко трубит он тревогу.
И в темных могилах труба
Могучую конницу будит:
Седые гусары встают,
Встают усачи кирасиры;
И с севера, с юга летят,
С востока и с запада мчатся
На легких воздушных конях
Одни за другим эскадроны.
В двенадцать…
И тут послышался сонный Анечкин голос:
— Пап, погромче чуть-чуть, а то слов не слышно…
А вот если и было чему изумляться в новой жизни Бочажков, так это нежданной увлеченности дяди Степы своим новым статусом и сопряженными с ним обязанностями. Мало того что он подолгу гулял с племянником, то есть возил коляску по всему городку (хотя можно было, как предлагала Анечка, просто выставлять спящего Сашку на лоджию), он и пеленал довольно ловко, и совсем не брезговал подмывать обделавшегося племянника, и гладил все эти бесчисленные пеленки (о памперсах тогда никто даже и не слышал), и всячески забавлял младенца: строил рожи, щекотал и высоко подбрасывал (однажды — слава Богу, никто не видел — Степка перестарался и приложил-таки племянника к потолку, но, видимо, не сильно и не больно, тот не заплакал даже).
И еще он по рисункам из какого-то журнала, который притащила Машка, «Здоровье», наверное, или «Работница», сделал такой специальный чепчик, точнее, нашил на Сашкин чепчик куски пенопласта, чтобы ребенок мог сам держаться на воде и плавать в ванне. Плавать в этом головном уборе племянник не смог (я свою Сашку так чуть не утопил), но Степка в отличие от меня был рукастый и сообразительный и в придачу к «скафандру» сделал из того же пенопласта что-то вроде спасательного жилета, причем так хорошо все рассчитал, что над поверхностью воды поднималась только красная мордочка и вершина круглого живота с еще не зажившим пупком.
Василий Иванович, впрочем, все это попытался запретить, потому что находил такие водные процедуры опасными и ненужными — и в ушки вода попадает, и вообще ни к чему. Так что плавал Сашок только в отсутствие консервативного и пугливого дедушки.
Поначалу, правда, племянник Степке не слишком понравился, уж очень показался страшным, он младенцев до этого видел только в кино, а в кино они всегда белые да гладкие, как минимум трехмесячные, а тут красный, сморщенный, глаза мутные и, похоже, косые. Что все в таком восторге, не понятно, может, чтобы Аньку не расстраивать? А Лариса Сергеевна совсем уж завралась: «Вылитая Травиата! Ну вылитая Травиата!» Сказанула! Как в лужу… Да мама красавицей была, а этот настоящий же уродец, прям горилла какая-то!
Но вскоре то ли Сашок видоизменился, то ли придирчивый его дядя снизил требования, в общем, к концу первой недели младенец стал казаться Степке вполне симпатичным и смешным, хотя похож он был, конечно, совсем не на Травиату, а на генерала, да и то не очень.