— Aui nek’em kishat. Nek Ankh’a. Ank’sh’a, Neteru.
Что это за язык?!
У Лембита широко раскрылись глаза. Он помог ей подняться, растерянный. Выдавил:
— Ч-что ты сказала?
Она обвила ему шею руками и прижалась, буквально повисла на нём. Лембит осторожно обнял её, чувствуя под пальцами хрупкие дрожащие лопатки. Она выдохнула:
— Живой. Спасён… Слава Богу! Роберт… — и уткнулась носом ему в шею.
Лембит почувствовал горячую влагу. В сердце стало так же горячо, и в глазах. До остроты.
— Цела…
Вместо слов она покрыла поцелуями его шею, подбородок, щёки, губы. Лембит погладил её по голове, так неожиданно гладкой и спросил, чувствуя головокружение от голода.
— А корзину с едой не раздавило?
⁂
Я подвела Роберта к спонтанному алтарю, где перед потухшим светильником была разложена еда.
— Прости, что на полу, — прошептала я и подтянула к нему почти пустую корзину. — Тут тоже есть немножко.
Он кивнул. Без лишних слов сел на пол и схватился за утиную ножку. Уже доедая, опомнился:
— А ты ела?
— Да, да, — устало произнесла я, — немного.
— Садись и ешь. — Он разломил кусок подсохшего хлеба, протянул мне. Придвинул вино. — Почти The Last Supper. Как это по-русски называется?
— Хлеб и вино? Тайная Вечеря? — удивилась я. — Нет, ну что ты, нет… Ты кушай.
— И ты.
Прожевав кусок быстро, Роберт порылся в корзине и выудил ещё одну баночку с маслом. Без слов наполнил светильник. Поднёс зажигалку. Наш склеп охватило приятное, ароматное тепло света. Надо же, а мне и в голову не пришло…
Я поднесла к губам финик и застыла, глядя, как он ест. Быстро, сосредоточенно, немножко хищно. Громко глотает, торопясь, запивает из бутылки. Вспоминает о моём присутствии, даёт что-то мне и тут же снова занят едой.
Проголодался. Значит, не тошнит, значит, нет сотрясения мозга, и это хорошо.
Чёрный саркофаг превратился в валун. Вокруг не было больше всполохов, мерцания, чужих чувств, способных раздавить, будоражащих сквозняков. Наступил штиль. Здесь были только он и я. И тихое красноватое пламя светильника с пряными ароматами. Мы, будто два неандертальца в пещере: он пришёл с охоты домой, а я насобирала, что насобирала. И теперь это было самое важное — чтобы он поел. Странное ощущение дома там, где недавно царил ужас.
Я не буду ему рассказывать о видениях, что закрутили меня, погрузив в другое измерение, из которого, казалось, я не вынырну. Ещё одна жизнь, прожитая за мгновения и пока не отпустившая меня до конца, улетала назад, как сорванный с флагштока стяг. Я не хотела её задерживать, вглядываться, оборачиваться и разгадывать что-то. Пусть уходит. Главное, чтобы наелся. Потому что живой.