Они ворвались в тишину, как стая саранчи. Отвратительно громкие. Хищные, как крокодилы. С оружием и слепящими пятнами фонарей. Задержались в шахте, обнаружив завал из блоков. Роберт положил ладонь на вырезанную в камне печать. Сработает?!
Наши палачи не торопились шагнуть. Осторожные, сволочи! Роберт с силой вдавил на печать. Ничего. Он нажал на следующую. Пусто. Всё обрушилось раньше?
— Дамира! — напряжённо позвала Катрин.
Я не выглянула. Кто-то перелез через на камни. Послышался вскрик мужчины. Возня. Выстрел. От гранита отлетела крошка. Застонал Роберт. Моё сердце оборвалось.
Я должна всё видеть, — сказала себе я. И вышла из-за саркофага. Пальцы сжали обмотанный в тряпку осколок.
— Дамира! — повторила мадам Беттарид так, словно за ней гнались.
Мгновение я не видела ничего, отвыкнув от столь яркого освещения. Затем рассмотрела Макарова и полковника; распластанного на плитах охранника, бьющегося в конвульсиях. Роберт стоял рядом лицом в стену, подняв руки. Другой охранник воткнул дуло автомата ему между лопаток. Убьют!
Мой окрик на забытом языке, так похожем придыханиями и прерывистыми звуками на проклятие, прозвучал неожиданно и зловеще.
Всё внимание переметнулось ко мне. Сердце стучало, как ритуальные барабаны. Ни движением мускула, ни взглядом я не выдала страх. Высокомерно вскинула голову и распрямила плечи. Моя последняя роль.
Мадам Беттарид подняла руку и на французском велела всем не двигаться. В её виде и глазах не было ничего, похожего на праздник. Необычно взбудораженная, взъерошенная, без маскарада и пафоса, она приблизилась ко мне. Напряжением свело мышцы её лица и шеи, тени гробницы усилили эффект, превратив в маску. Пугающе некрасивая, старая женщина пронзила меня таким настороженным ожиданием и алчностью во взгляде, с каким голодная волчица смотрит перед тем, как начать выгрызать глотку пойманной жертвы.
Губы её дрогнули, жилистая шея вытянулась. Загробным голосом Беттарид произнесла на древнем языке изменённую первую строку из Гимна Атону[41]:
— Да живёт Ра-Горахтэ, ликующий на небосклоне, в имени своём как Шу, который Атон! Да живёт вечно и бесконечно владычица Обеих Земель Нефернефруатон-Нефертити, да будет жива, здорова, молода вечно и бесконечно!
Медленно и хищно, продолжая наблюдать, она подняла ладони в знаке адорации. Ошибиться было нельзя. Каждая секунда стола вечности.
Я ответила аналогичным жестом и позволила сну, улетевшему прочь, вернуться. С мурашками по коже чувство презрительной царственности опустилось на меня, как плащ.
— Да сияет прекрасно на небосклоне неба живой солнечный диск, положивший начало жизни! — произнесла я последующую строку на языке Нефертити.