— Рассказывай.
— Оба сказали, что договор такой заключить возможно и противоречий с законом нет. Если подписала, то подписала. Но это полная задница!
— Что там? — у меня совсем сел голос.
— Во-первых, на время проекта ты передаёшь право принимать за себя все финальные решения генеральному директору фирмы и продюсеру «СинемаДжоуль» Дмитрию Макарову.
— Постой, там разве не о представительстве идёт речь? — похолодела я.
— Нет, дорогая. Прости, но ты официально разрешила ему всё решать за себя. Вообще всё.
Сердце глухо стукнуло. В памяти возникла рука мадам Беттарид, протягивающая мне шампанское. То самое, со странным вкусом.
— Погоди, Ниночка, но я же дееспособна, и в себе.
— Увы! Говорят, такое случается с моделями и актёрами, — развела руками Ниночка.
— То есть я вообще ничего не решаю? Не имею права решать сама?!
— Не имеешь.
— На сколько? Что пишут эти долбаные французы?! — мои пальцы сжались в кулаки.
— Пока проект не закончится и не будет подписан акт.
— То есть до окончания съёмок?
— Там не уточняется. Указано: проект. Но обычно проект — это съёмки плюс время на раскрутку, — так сказали мои ребята. Время можно спросить у этого Макарова или посмотреть в их официальных документах. Там должно быть.
— А если разорвать контракт?
Ниночка посмотрела на меня ещё более участливо:
— Только через суд. В данном случае, французский. И даже если удастся разорвать, ты будешь обязана выплатить штраф или неустойку, которая включает в себя расходы за сорванные съёмки, а также придётся возместить трудозатраты съёмочной группы.
— Всей?
— Да, всех, кто участвовал: от уборщицы до продюсера.
— Господи, их же тут целая армия! Имеется в виду, возместить зарплату за тот срок, что я сорвала?
— Нет, за восемнадцать месяцев.
Я закашлялась. Ниночка прошептала в экран:
— Мне жаль.
— То есть мне не расплатиться.
Ниночка сочувственно кивнула. Да, лучше б мне ампутировали голову, когда я торопилась подписать этот ужас!
— Дамирочка, если там всё плохо, тебя обижают, я ещё поспрашиваю ребят, может быть, кто-то что-то подскажет. Или попробуй в посольство обратиться.
Я промямлила:
— Прости, я не могу сейчас. Я потом позвоню тебе. Спасибо.
— Понимаю. Держись, Дамирочка!
Ниночка отключилась, я осталась одна. Мир свернулся в клубок мрака над моей головой. Горло захлестнуло отчаяние — прекрасная добавка к страху: выходит, я добровольно лишила себя свободы и продала практически в рабство. Загнала в клетку на неизвестный срок. Во имя чего?! Ради жалких евро и чувства собственной важности?
Дышать стало нечем, а телефон завибрировал новым звонком.