Эштон припарковал свой мотоцикл на покрытой гравием площадке перед хижиной. Я потягиваюсь. Даже если я должна ненавидеть боль в спине, мне нравится ездить на мотоцикле. Вероятно, потому, что я нахожусь максимально близко к Эштону. Плюс, чувствую себя странно свободной, когда встречный ветер ласкает мою кожу. Однако трасса, ведущая к перевалу Купера, чертовски длинная, и мое тело болит от непривычной нагрузки. Я глубоко вдыхаю свежий, чистый горный воздух, позволяя тонкому аромату сосен, земли и травы пробудить воспоминания.
Эштон подходит ко мне сзади, одной рукой притягивает меня к себе и опускает голову на мое плечо. Он следует за моим взглядом мимо крошечной, но уютной хижины к озеру, которое отражает все еще заснеженные горные вершины.
– Потрясающе, – шепчет он и целует меня в плечо.
– Гора или я?
Он качает головой.
– Сложно сказать. Природа могла бы победить с небольшим перевесом.
Я легонько хлопаю его по бедру, но Эштон не отрывается от меня, только перехватывает мою руку и переплетает со своей.
– Что это за место? – нашими руками он описывает полукруг, включающий в себя хижину, перевал и озеро.
– Мое любимое, – я киваю. – Хижина принадлежала моему дедушке. Папа унаследовал ее от него и в любую свободную минуту привозил нас сюда.
– Много хороших воспоминаний?
Лучших. Я не говорю этого, но Эштон, кажется, понимает меня без слов.
– Прошло много времени с тех пор как мы приезжали сюда, – после папиной смерти мама избегает этого места. И я тоже думала, что было бы хорошей стратегией просто забыть о нем, но теперь понимаю, что это ошибка. Оставаясь здесь, я не чувствую боли. Впервые за долгое время я ощущаю прочную связь со своим отцом.
– Идем? – спрашивает Эштон и медленно отходит от меня, но руку не отпускает. – Давай проверим, будем ли мы иметь дело не только с паутиной, но еще и с енотами или пумами!
Я боялась худшего, потому что уже много лет никто не проверял хижину. Но время в ней как будто остановилось. Правда, на всем лежит тонкий слой пыли, а помещение наполняет затхлый воздух, но в остальном все как раньше. Даже рисунок Бена, сделанный восковыми мелками, лежит на полу. Как будто моя семья не была здесь только одну зиму. Хотя прошло пять лет. Пять лет, которые изменили все.
Эштон оглядывается по сторонам, затем прислоняется к одной из опорных балок.
– Пробудим красоту от столетнего сна?
Вместо ответа я открываю окно и впускаю в комнату свежий воздух, пока Эштон опускает на пол нашу сумку и осматривает кухонный шкаф в поисках спичек, чтобы вечером мы смогли развести огонь.