Как всегда, Эштон остается на лужайке. Он не заходит ни на крыльцо, ни в дом. Мы с мамой никогда ему не запрещали. Но Эштон знает, что, если он вдруг вторгнется в эту область, мир Бена содрогнется. Он уважает эту черту до тех пор, пока Бен, возможно, в какой-то момент не сможет сам ее переступить.
Я обнимаю маму и в этот момент кладу руку на голову Бену, который выходит на улицу. Он нервничает, потому что чувствует приподнятое настроение. Его рука беспокойно поворачивается.
– Качели, – говорит он. Это вопрос, даже если он не обязательно распознается как таковой из-за отсутствия ударения.
– Привет, Бен, – говорит Эштон и поднимает кулак.
– Привет, – Бен не смотрит на него, но прерывает поворот руки, чтобы на расстоянии трех метров притвориться, что он ударил кулаком в ответ. Эта форма приветствия зарекомендовала себя за последние несколько недель и является настоящим успехом, учитывая, что Бен просто игнорирует большинство людей. Его краткое объяснение заключалось в том, что Эштон не чужой. В конце концов, у него есть рисунок парня. Прошло еще три дня, прежде чем он показал мне скомканный и снова разглаженный портрет Эштона, который он, должно быть, нашел в моей комнате под обогревателем. Воском он наделил глаза угольного рисунка голубым, тем самым почти идеально подходящим к цвету глаз Эштона. Голубой – просто потрясающий цвет. Я улыбаюсь, пока мама опускается на колени перед Беном.
– Мы уже должны идти. Давай отложим качели на потом, ладно? Нам с Харпер еще нужно упаковать вещи, – объясняет она Бену. – Поэтому мы не можем следить за тобой.
– Я могу присмотреть за ним, пока он качается. Если для тебя, Бен, это нормально, – Эштон неуверенно указывает на свой мотоцикл. – У меня еще есть немного времени перед работой.
Вместо ответа Бен прыгает вниз по первым двум ступеням крыльца на левой ноге, последние две – на правой, и бросается к качелям.
– Выглядит так, будто у тебя новая работа, – мама улыбается Эштону и гладит его по руке. – Ты ему нравишься. Можешь гордиться собой. В мире Бена это похоже на посвящение в рыцари.
Эш кивает, и я вижу, как много значат для него мамины слова. В течение нескольких недель он без всякого давления пытался взломать панцирь Бена. Образец терпения, что требует от него многого, хотя он никогда не скажет об этом. Эштон пересекает лужайку и встает рядом с качелями. Я люблю его за то, что он соблюдает то расстояние, которое нужно Бену, как само собой разумеющееся.
– Ты продолжишь смотреть на него или поможешь мне убрать вещи в машину? – шутит мама и мягко щекочет меня. Не отрывая взгляда от Эштона, я хватаю рюкзак Бена, убеждаюсь, что молнии встречаются точно по центру, и ставлю его на заднее сиденье в нужном месте. После этого мы с мамой загружаем в машину ее дорожную сумку, еду и рюкзак, но прежде чем я успеваю закрыть дверцу, мама останавливает меня.