И множество всякой другой переписки.
Здесь все, что сближает земные пространства,
Здесь все, что сегодня подписчику нужно,
И наш — на пяти языках дагестанских —
Родной альманах под названием «Дружба».
Дождавшись газеты с моими стихами
(Коня повстречал я рассветною ранью),
В то утро воскресное со стариками
Сидел я, взволнованный, на годекане
>1.
Очки не спеша надевая, газету,
Как будто окно, старики раскрывали,
И взором окидывали планету,
И видели самые дальние дали.
Безмолвствуя скромно, исполнен почтенья,
Сидел я среди собеседников мудрых
И слушал весомые их рассужденья.
О многом узнал я в то ясное утро.
Но горцу мечтается на годекане,
Чтоб люди его скакуна похвалили.
Хотелось и мне, чтоб в достойном собранье
Стихи мои тоже замечены были.
А судьи сидели в спокойствии строгом.
«Стихи ничего...— кто-то молвил, добавив: —
Ты хочешь идти по отцовской дороге?
Ну что же... Ты силы попробовать вправе...
Я помню, Гамзат понимал нас прекрасно.
Ведь так?» Говоривший склонился к соседу,
И тот закивал головою согласно,
Взглянул мне в глаза и продолжил беседу:
«Сынок, ты всегда приезжаешь весною,
О жизни счастливой поешь, о цветенье.
Скажи, ты знаком с иссушающим зноем?
Хоть раз побывал под ненастьем осенним?
Поёшь... А когда же ты будешь работать?»
«Вот странный старик,— я подумал с досадой,—
Должно быть, он просто не понял чего-то...
Ведь песня — мой труд... Так чего ж ему надо?»
3 Но эти слова меня крепко задели,
Я шел с годекана домой опечален,
Стихи перечел о весне, о веселье,
Но в эту минуту они не звучали...
Так речка струится, преграды не зная,
И вдруг из воды выступают пороги.
Так в жизни — прервется дорога прямая,
И встретятся трудности, беды, тревоги.
Бывает и пекло, бывает и ветер,
Со сладостью перемежается горечь.
И тьма и туман существуют на свете.
Житейские истины не переспоришь.
Так можно ли петь лишь о добром и светлом,
Глаза закрывая на все остальное,
Не видя ни мрака, ни злобного ветра,
Щадя сорняки, пребывая в покое?
О зрелость моя! Мне исполнилось тридцать.
Спасибо седым мудрецам за советы!
Стихи, вы обязаны тоже трудиться.
Я понял, что в этом — призванье поэта.
...К отцу я вошел — здесь работать любил он,
Оружье его я с почтеньем потрогал.
Полвека оно ему честно служило
Во многих сраженьях, на горных дорогах.
Невежество пятилось, злобно оскалясь,
И тьма вековая от песни бежала:
Горянки с чохто
>2 навсегда расставались,
И кровник отказывался от кинжала...
Всесильный, казалось бы, шейх из Аргвани,
Кулак и мулла, обиравшие горцев,
Торгаш, лицемер и базарный карманник
Страшились карающих слов стихотворца.