В дверь стучали.
— Одну минутку! Я спала...
Отбросив полотенца в сторону, Даша накинула халат прямо на верхнюю одежду и сделала сонное лицо.
«Только бы не хозяйка».
Гремя ключами, она особенно долго открывала замок, желая продемонстрировать, как устала и хочет спать. Но стоило ей открыть дверь, как сонное выражение слетело, словно лист с куста. Перед ней стоял пастор.
— Простите... — пробормотала она. — Я... спала.
Но пастор смотрел на нее без тени подозрения. Вернее было сказать, что смотрел он не на нее, а сквозь нее.
— Я слышал, вы кричали. Что-то случилось?
— Нет. То есть... Вот решила полотенце повесить, но мне не повезло... Вешалка оторвалась.
— Я принес вам еще лекарство. Мне кажется, у вас немного расшатаны нервы. Примите, и все будет в порядке.
— Спасибо. — Даша автоматически взяла баночку. Она была крайне удивлена — пастор вел себя так, словно утром между ними ничего и не произошло. — Не знаю даже, как вас и отблагодарить...
Вот прекрасный повод дать ему шанс открыться. Пастор стоял и пристально смотрел на нее. Даше показалось, что тот ждет, когда она его о чем-то спросит или попросит.
— Простите, святой отец, — она все еще не решалась обратиться к нему по имени. — Я утром действительно не очень хорошо себя чувствовала. Простите, если была груба с вами, но...
— Отдыхайте, дочь моя. Да будет Бог к вам всемилостив, — финн развернулся и исчез раньше, чем она успела продолжить фразу.
— И вам того же, — растерянно пробормотала Даша.
«Может быть, он все-таки что-то заподозрил?
Вывесив на ручку табличку «Не беспокоить!», она тщательно закрыла дверь.
«Что же ему на самом деле от меня надо?»
Баночку ока выбросила в мусорное ведро.
Утром в комнату, через закрытое окно, ворвались звуки английских рожков. От неожиданности Даша подскочила, словно ошпаренная, и кинулась к окну. Как и следовало ожидать, в рожки дули именно англичане: они то ли не спали всю ночь, то ли, наоборот, слишком рано легли спать накануне, но, вооружившись всеми доступными духовыми инструментами и прочими шумовыми приспособлениями, высыпали на улицу, где устроили такой гвалт, что гулявшие всю ночь австрийцы, едва-едва сомкнувшие глаза, принялись осыпать их проклятиями на языке как Шиллера, так и Шекспира. Увы, и в первом и во втором варианте было слишком мало рифм, однако еще меньше цензурных выражений. Англичане за словом лезть в карман не стали, они тоже были людьми эрудированными, и в результате поднялся шум, от которого проснулись даже итальянцы, которых крепкой бранью в общем-то не удивишь. После чего международный конфликт достиг своего апогея.