Наконец, самый нижний слой составляли тысячи тех, кто ещё спал, кто был спрятан в сараях и закутах по дальним деревням. Те, кого нам ещё предстояло найти и поднять.
Эта простая структура почему-то стала мне ясна и видна именно в девяностые годы. Может быть, причина в том, что сама человеческая система тогда жёстко разделилась на страты: вот бедняки, вот богачи, вот ведущие, вот ведомые, а меж ними – свищет безжалостная пустота.
12
1993
Через год я раскупорил свою кубышку с золотом и поставил деревообрабатывающий цех в Тверской области, близ города Западная Двина. Там же устроил и тайную мастерскую.
Туда Читарь привёз мне, одного за другим, трёх истуканов – двух женщин и мужчину, всех нашёл Ворошилов, все оказались сгнившими, и мне пришлось постараться, чтобы их восстановить. Читарь жаловался, что Ворошилов стал хитрить: если находил хорошо сохранившуюся фигуру – оставлял себе, и помалкивал, а нам отдавал только повреждённых. Действовал по поговорке: “На́ тебе, Боже, что нам негоже”.
Там же, у меня в мастерской, мы подняли новых, Петра и Марию, – но только двоих, третьего не успели.
Ко мне стали приезжать люди в кожаных куртках и спортивных штанах, предлагали продать бизнес. Они видели, что я их не боюсь, и злились. Я тянул, обещал подумать, ковырялся в носу, изображал простака. Отводил их на склад, показывал детали резного иконостаса: сам сделал, в дар местному храму. Кожаные парни, по моде того времени, были все богобоязненные, напоказ набожные, они смотрели на меня с уважением, но продолжали гнуть свою линию: продавай цех, или хуже будет. Они узнали про меня всё: что я чужак, появился ниоткуда, что “крыши” у меня нет, а также нет ни жены, ни детей. Это было для них важно: если прирезать такого одинокого – никто по нему не заплачет.
Пока присматривались ко мне, пока шли многодневные переговоры, с ухмылками и намёками, с использованием выражений “воровской ход”, “пассажир” и “порожняк”, – я терпел, готовился к худшему, ночами восстанавливал очередную фигуру, образ Иоанна Предтечи, доставленный из Сибири, вырезанный из лиственницы, ценнейший, не позднее XV века. Пришлось выписывать из Красноярска аналогичный по плотности лиственничный брус, и почти всё тело вырезать заново: сохранил только голову, кисти рук и часть грудной клетки. Деньги помогли, и помог рынок: я мог купить инструменты и материалы, о которых десять лет назад только мечтал. Наступила счастливая эпоха: не считаясь с расходами, я приобретал долота, фрезы, свёрла, лобзики, лаки, пропитки; работать стало легче и приятнее.