Гера не ответила.
Она боялась, конечно. Она нервничала; я видел. И в сумке у неё наверняка лежал электрошокер, а может, и пистолет; а может, и то, и другое. И ещё телефон, с включённым режимом аудиозаписи. И, возможно, в машине, оставленной возле калитки, Геру ждала подруга или бойфренд. Издалека я не разглядел – но если б сам оказался на её месте, если бы попёрся, молодой слабосильной девчонкой, в дальнюю деревню Чёрные Столбы, отыскать возможного злодея, ограбившего дом отца, – то взял бы с собой кого-нибудь обязательно.
– Зачем ты это сделал? – спросила она.
– Так было надо, – ответил я. – Твой отец был нашим другом. Он нам помогал. Но потом была ссора. После ссоры Ворошилов отдалился от нас. Он присвоил останки наших братьев и сестёр, и отдавать не хотел. И мы его не простили.
– Вы? – спросила Гера. – А “вы” – это кто?
– Мы, – сказал я, – деревянный народ. Истуканы. Зачем ты спрашиваешь? Твой отец тебе всё рассказал.
– Он много рассказывал, – ответила Гера. – Но это какие-то легенды, страшилки… Деревянные статуи, вынесенные из церквей… Папа в последние годы много пил… Эти рассказы для меня были… ну… алкогольный бред.
– А ты бреда не бойся, – сказал я. – В бреду можно видеть тайный мир. Если отцу не поверила – поверь мне.
И я положил на стол ладонь, взял нож – и снял с мизинца толстую стружку, и показал.
– Я – истукан. Деревянный человек.
Она побледнела, рот раскрылся, лицо стало некрасивым. Но мне было некуда деваться.
И я посредством ножа продемонстрировал ей, как мог: дал понять, что весь состою из сплошного дерева, из бука, и что нет внутри у меня ни сухожилий, ни кровеносных сосудов, ни сердца, ничего.
Поднёс к запястью огонь зажигалки, показал, как обугливается полированная поверхность.
И для полной наглядности раскрыл сундук, выдернул пилу-ножовку и рассёк себе плечо, так, чтоб посыпались опилки.
Жалко было молодую девушку, вынужденную наблюдать невероятное; но, повторяю, всё уже было решено за нас.
Она должна была меня найти, теперь я это понял. Должна была – и нашла.
Потом её стошнило; она пошатнулась, бледная, вмиг вспотевшая, неловко прикрыла рот рукой, не забыла второй рукой подхватить свою сумку – и бросилась мимо меня к двери; я едва успел отодвинуть засов.
Я убрал пилу назад в сундук.
Подумал: если сейчас убежит, уедет, и вернётся с полицией – стало быть, я в ней ошибся; так же, как в своё время ошибся в её отце. Мы все тогда ошиблись, и это нам дорого встало.
Но Гера Ворошилова вернулась. Я извлёк из шкафа бутыль самогона, налил полстакана.
– На́. Полегчает.