— Циск, но ты же говоришь с ошибками!
— Да! Потому что я только учусь! А ты думаешь, что ты говоришь без ошибок? Ты сегодня утром сказал прекрасную фразу: «ложу в шуфлядку». Ты на каком языке это сказал?
— Понятно на каком…
— Это тебе понятно, а носителям этого языка, уверяю тебя, нет! Ложат, мой дорогой, в штаны, а вещи кладут!
— Хера ты тут умничаешь? У тебя «три» по языку!
— Потому что я, в отличие от тебя, не списываю у Насти!
— И я не списываю!
— Да списывай ты. Хоть весь дневник у нее перепиши! Мне похер! Потому что я, в отличие от тебя, знаю, что нет такого слова — «шуфлядка»!
— Как нет, если в каждом столе есть шуфлядка!
— А вот так! В столе есть — а в языке нет!
— Франциск прав, — застегивая ширинку, перебил Круковский, — нет такого слова! То есть теперь оно есть, потому что мы его употребляем, но пришло оно к нам не с востока, а от германтов. Я думаю, еще во времена первой оккупации. У них, я узнавал, выдвижной ящик стола называется schublade. А у твоих больших братьев, за которых ты так печешься, этого слова, конечно, нет.
— Да идите вы в жопу! Ни о ком я не пекусь! Просто тупо, что вы вдруг решили поменять язык. Глупо начинать говорить на одном языке, если все вокруг говорят на другом.
— Спешу тебе напомнить, пока что у нас все обучение ведется на этом, как ты выразился, одном языке.
— Не волнуйтесь! Недолго осталось! Со следующего года все вернут!
— Непонятно, чему ты радуешься!
— Я радуюсь здравомыслию! Западная часть страны — пожалуйста, пусть говорит, но здесь мы всегда говорили на этом языке!
— Да, ты прав, здесь всегда говорили на языке нашей старшей сестры. На великом и могучем!
— Он-то тебе чем не угодил?!
— Да нет, всем угодил! Мы же братские народы! Мы же младшие братья, блядь! Мы же в одних окопах гнили и бля-бля-бля. Жаль только, что память у нас такая же короткая, как твой член! Но что с нас возьмешь? Мы же младшие, туповатые, мы же как бы похуже немного! Мы все зазубрили то, что во время войны с германтами погиб каждый четвертый, но почему-то никто из нас не помнит, что во время кровавого потопа, который устроили наши дорогие старшие братья, погиб каждый второй. Нас было пять миллионов, а стало два с половиной!
— Блядь, Франциск, когда это было?! Ты бы еще бабушку свою вспомнил!
— И вспомню! Перейди детскую железную дорогу, зайди в парк и посмотри сколько людей в начале века расстреляли только за то, что они говорили на своем языке! Ты просто представь себе всех этих людей! Просто представь что они были, а потом в один день их расстреляли. Расстреляли наши дорогие братья. Расстреляли не за кражи, не за убийства, не за разбои, но только за то, что они говорили на своем родном языке. На языке, на котором действительно думали и умели рассказывать анекдоты. Нас с Круковским могли бы сегодня расстрелять только за то, что мы сейчас вот на толчке немного попиздели!