Но с первых же шагов с чела ее сорвали
И растоптали в прах роскошные цветы...
Лирические краски сменились на драматические, голос здесь должен как бы «потемнеть», а напряжение четко артикулируемых согласных даст дополнительный эффект, когда слова вырастут в своем значении.
В последнем четверостишии возвращается в вариантном виде мелодия первого — чувства любви и муки окрашивают голос певца в страстно-взволнованные тона, в напряжении всех душевных сил исполнитель постепенно подходит к кульминации:
И дышит песнь ее огнем душевной муки,
И тернии язвят небесное чело
Эта кульминация — наивысшая, и певец должен помнить, что за ней — короткая завершающая фраза, поэтому исполнить ее надо так, чтобы и горе, и горечь сожаления, и сочувствия, выраженные в ней, одновременно воспринимались бы как заключение произведения.
В мир совершенно иных образов погружает нас прелестный романс Аренского «Давно ль под волшебные звуки» на слова Фета (соч. 49, № 5). Стихотворение вводит нас в атмосферу необычных, странных ситуаций: юноша вспоминает недавний бал, когда он был так счастлив с любимой, а вчера уже ей «пели песнь погребенья», и вот теперь в мертвенных бликах лунного света он вновь видит себя несущимся с ней в счастливом танце. Этот сон для героя стихотворения — жизнь, сама же жизнь — мираж, который хочется скорее забыть. По-видимому, Аренского глубоко трогали такого рода сюжеты. Так, в ранее написанном романсе «В тиши и мраке таинственной ночи» на слова Фета (соч. 38, № 1), состоящем из двух частей, в первой герой рассказывает об одинокой могиле и о знакомых очах-звездах, сияющих над ним в степной ночи, во второй — о сне наяву: любимая встала из гроба, и теперь они счастливы. Написан этот романс очень просто, прозрачно (посвящен он замечательному певцу И. В. Тартакову), но вместе с тем композитор находит различные краски для каждой части, главным образом вокальные: в первой части герой рассказывает о том, что он видит в «тиши и мраке» степи (короткие фразы, звучащие преимущественно в первой октаве); во второй части голос должен звучать по-другому — певуче, мечтательно и светло (первая и третья фразы длинные, полетные во второй октаве, в третьей фразе на кульминационной ноте соль>2 должен появиться некий «сладостный» оттенок). И это вовсе не противоречит как бы стесненно, горестно звучащим заключительным фразам фортепианного сопровождения, так как последний аккорд — мажорный, впрочем, как и весь романс.
Поделюсь еще одним наблюдением, вызванным также работой над романсом «Давно ль...». Много до него пролистал я сочинений, написанных Аренским в характере вальса,— «В дымке тюля» на слова неизвестного автора, «Вчера увенчана душистыми цветами» на слова А. Фета, «В садах Италии» на слова А. Голенищева-Кутузова и другие, но ни один не вызвал такого интереса, как этот. В его основе — две параллельно звучащие мелодии: одна в вокальной строчке, вторая — в партии фортепиано. Эту последнюю, вальсовую, Аренский услышал в исполнении садового оркестра (в нотах отмечено, что она заимствована), и родился своеобразный замысел: герой, вспоминая «волшебные звуки», по ходу рассказа о своей драме постоянно слышит их. Вокальная мелодия, сочиненная композитором, замечательно сливается с мелодией популярного вальса, звучащей у фортепиано. Она как лейтмотив сна, наваждения есть отправная точка решения палитры голосовых красок.