Пока Резо занимался Марикой, я стянул с себя форму, вместе с Ваней закинул ее на печку и остался в одном исподнем, тоже влажном, между прочим. С этим я поделать ничего не мог. Не голым же ходить, в самом деле. Холодный пол неприятно студил ноги. Под цепким взглядом сержанта я перешел на половик. Стало немного лучше. Сел на табурет.
На плите негромко заворчал чайник. Бабуля скрипнула дверцей печурки, застучала кочергой по стенкам топки, перемешивая угли.
Мы со старшиной ждали хозяйку, сидя за столом на табуретах. Ваня с Резо принесли скамейку и сидели рядом, слушая наш разговор. Я вкратце изложил наскоро придуманную легенду, опираясь на сохранившиеся в памяти сведения о войне. Без ложной скромности скажу, мне удалось склонить старшину и его солдат на мою сторону. Они все-таки поверили, что я на самом деле советский разведчик и меня с донесением ждет в штабе сам генерал Чуйков.
За разговором как-то невзначай промелькнуло название деревни: Орехово.
«Надо бы запомнить, вдруг пригодится», – подумал я и заговорил с парнями на тему победы: кто чем займется, когда мир наступит. Резо опять всех к себе стал приглашать, старшина сказал, что вернется на Сталинградский тракторный, где до войны работал токарем, а Ваня мечтал вернуться к занятиям в консерватории. Он, оказывается, учился по классу фортепиано, когда наступила лихая година.
Пришла бабуля, принесла три железные кружки, поставила на стол. Потом пошаркала к печке, где закипевший чайник позвякивал крышкой, выдувая струю пара из гнутого носика. Сержант посмотрел на Ваню. Тот метнулся к двери, достал из вещмешков жестяные кружки с плоскими приклепанными ручками и завальцованными краями горловины, притащил к столу. Полминуты спустя приковыляла старушка, держа в руке обмотанную тряпицей черную ручку пыхтящего чайника, налила кипятку всем, кроме меня.
– Извините, сынки, ни чая, ни сахара нет, – прошамкала она, грохнув черным от копоти дном о желтую, с трещинками, дощечку.
Петр Евграфович кивнул в мою сторону:
– А этому гостю, мамаша, почему не наливаете?
– Шоб он сдох, фриц энтот! Хочет, пусть сам себе наливает, а я ему не прислуга, – сердито сказала хозяйка и демонстративно отвернулась в сторону.
– Не сердись, бабушка, это наш, русский, – сказал Ваня, дотронулся до жестяной кружки и с шипением схватился за ухо: – Ай, горячо!
– А то, что одет не как мы, – так он разведчик. Среди фашистов и надо выглядеть как фашист. Я верно говорю, таварищ полковник?
– Все верно, Резо. Надо. – Я вздохнул: – Признаюсь вам, хлопцы, устал я носить эту проклятую форму. Так хочется сорвать ее, растоптать, сжечь, надеть нашу родную, красноармейскую. Очень хочется, но нельзя. Мое дело – выведывать планы в самом центре змеиного логова.