Бац! - звонко ударил о пустое ведро камень, и, пошатнувшись, оно свалилось в колодец.
- Стервец! Гад! Найду - убью! - пообещал Бармалей со страстью и погрозил кулаком в сторону недостроенного кирпичного здания, вытянутого вдоль железнодорожных путей и зиявшего пустыми оконницами. Когда еще предполагались некие перспективы, там должны были поместиться медпункт и библиотека. Но нынче "громадье планов" аннулировалось, все, что можно было отодрать и отколупать, растащили, а каменный остов стоял памятником погибшим надеждам.
Где-то среди голых стен и скрывался злоумышленник, впрочем, превосходно всем известный.
- Митька, - сказала тетя Нюра, Пашина соседка по усадьбе слева, подходя к колодцу, - милиция по нему плачет.
- "Милиция"!.. - донесся саркастический вопль из-за плотно сбитого дощатого забора. - мальчишка без отца-матери растет, - запричитали дальше, - чуть не потонул из-за сглазу. Мало вас, ведьмачих, палили.
- Чего? - задохнулась тетя Нюра.
- Кошку давай! - заорал Бармалей, и Танька Мурманчиха без возражений понеслась к сараю за железным тройным крюком, именуемым "кошкой", потому что внук ее Димка, пулявший камнями из укрытия, достал уже всех в деревне и она опасалась справедливого возмездия.
Димка был сослан сюда, к бабке, из Мурманска, где действительно торговые мамка с папкой не имели ни времени, ни сил расправляться с отпрыском, то и дело навещавшим отделение милиции. Шустрый мальчонка ссылку свою (уже полтора года) отбывал весело и был дружно ненавидим всем местным населением.
- Чего это она так тебя, теть Нюр?
- Я ни при чем, - забормотала тетя Нюра, придвигаясь к Пашке и хватая его за пуговицу рубахи, - он мне прошлым летом все цветы перемял - я только глянула на него. А он чуть не утоп. В водорослях запутался посередке пруда.
- Все в курсе, - добавил Бармалей, - он там рыдал и орал, пока детский круг не догадались бросить.
- Ведьма! - выкрикнула Мурманчиха, перебрасывая металлическую "кошку" через забор.
- Еще, бывает, на воде смотрят, - встрял Семен, неслышно подкравшийся сзади. На спине его горбом торчала пустая корзина.
Совсем недавно Семен бросил пить. Причем удивительным и чудесным было то, что опомнился он как-то вдруг и сам по себе. Так он и повествовал: лежу, говорит, в доме - пусто. Пропил все. Конец. С этого момента и начал Семен новую жизнь. Устроился на кирпичный заводик (на работу надо было ходить пешком километров семь) и принялся по-новому и даже со вкусом обустраиваться в новой, трезвой реальности. Занялся травяным и грибным промыслом, все выходные пропадал в лесах, набирая полную корзину в самое засушливое время. Вот и нынче нацелился на ранние весенние строчки и сморчки. Сам питался скудно, ориентируясь на подножный корм, а потому сумел приодеться - купил джинсовый костюм и кеды. Так что и весь облик Семена преобразился, и сам он ужасно зауважал себя за обнаружившуюся столь внезапно силу воли, частенько останавливался на выходе из деревни у порушенной и разграбленной лесопилки, с тайным удовлетворением читая и перечитывая сохранившуюся на одной створке ворот надпись: "Трезвость должна стать не просто нормой, а образом жизни". А коль уж уникальная воля обнаружилась, наверняка и ум прятался внутри недюжинный, и Семен поверил: "не будь водки - академиком стал бы!" И страстно полюбил он теперь ученую, интеллигентную беседу.