Эта бессмысленная борьба истощает мои силы и делает меня несчастной. Но все-таки мне было бы немного легче, если бы я могла с кем-то разделить свои страдания.
Нет, это невозможно. Каждый день я выдерживаю несколько маленьких битв с домашними: с мамой, с бабушкой, с папой, с тетками. Каждый прием пищи превращается в такую битву. Они набрасываются на меня, идеально вписываясь каждый в свою роль.
Бабушка: «Да ты такая справная, хорошая, румяная, чего тебе еще надо?» Она искренне считает, что вот так – хорошо. Но почему-то ее слова никак не утешают. От бабушкиных слов моя внутренняя тоненькая девочка корчится как от боли.
Мама: «Ты подросток, тебе надо полноценно питаться, ты погубишь свое здоровье этими диетами». Вообще мимо – никак не трогает. Разве только является косвенным свидетельством того, что я и правда очень толстая.
Тетя: «Перестань заниматься ерундой и давай навернем борщечка? Со сметанкой и чесночком?» То есть – твои старания бесполезны, и ты будешь такая же, как мы, это неизбежно… Как ни странно, тетины слова ранят гораздо меньше маминых и бабушкиных и, конечно, папиных. Тетя, по крайней мере, в каком-то смысле признает проблему, пусть она и уверена в тщетности моих усилий.
Папа выразителен и краток: «Прекратить безобразие! Женщины должно быть много, ей рожать и кормить! Это ты все! – свирепый жест в сторону мамы. – Со своими диетами». Полный провал. Полный. От идеи, что я уже женщина, что мне рожать и кормить – совсем тошно. Я хочу быть легкой и звонкой, танцевать в солнечных лучах, плавать в прозрачных волнах и смяться серебряным смехом. Я совсем не хочу быть женщиной, которой кормить и рожать. Но меня уже много, очень много, я уже женщина, и, значит, никогда в жизни со мной не будет того, о чем я мечтаю. Папины слова прибивают к земле, как будто тяжелый мешок с песком кладут мне на плечи. Тяжелый мешок судьбы – рожать и кормить, кормить и рожать.
Удивительно, что никому из родных не надоедает повторять свой текст по нескольку раз в день, почти без вариаций. Их реакция рефлекторна, как икота или зевота. Моего появления у стола или просто в кухне достаточно для того, чтобы кто-то из них, как механическая кукла, выстрелил в меня своей обязательной репликой. Казалось бы, я могла бы привыкнуть и не реагировать на их слова. Но нет, этого не происходит. Их механические дивертисменты попадают в самое сердце.
Постепенно я привыкаю есть в одиночку.
Прием пищи и без того для меня мучительный процесс. Каждый кусочек и каждый глоточек я пропускаю в себя с усилием, виной, стыдом, болью и одновременно с жадностью. Делать это вместе с семьей становится совершенно невыносимо. Одной легче, но родные не успокаиваются: я не появляюсь в кухне, когда кто-то ест или готовит еду, но все же живу в нашем доме. Никто из них не может пройти мимо, чтобы не сказать что-нибудь по поводу моего питания и внешнего вида.