– У Даши. В той квартире, где мы с тобой бывали. Ты будешь приезжать ко мне в гости.
– Я хочу с тобой. Можно я перееду к тебе?
– Дружок, я бы очень хотел, чтобы ты жила с нами, со мной и с Дашей, – папа тяжело вздыхает. – Но сама подумай: а как же мама? Она останется совсем одна. Это несправедливо. Давай подождем? Хотя бы годик? Мама успокоится и тогда…
Агата представляет маму. Как она там? Кто с ней сейчас? Агате жалко маму и стыдно перед ней: ведь она знала про Дашу… Она обманывала маму. Это несправедливо, Агата виновата, и теперь она должна остаться с мамой, ничего не поделаешь.
Они с папой сидят на поваленном дереве, Агата плачет, папа обнимает ее за плечи и утешает. Часа через два он уезжает в Москву.
Агата остается, хотя ей больше всего хочется уехать с ним. Не хочется разговаривать с бабушкой, объяснять ей, почему глаза красные. Но бабушка ничего не спрашивает. Поздно вечером Агата снова ревет, уже лежа в постели. Бабушка приходит, не включая света, садится рядом, гладит внучку по голове, по плечам, по руке. Становится немного легче.
Через много лет, когда у Агаты уже появились свои дети, но они были еще такими маленькими, что оставалось время читать книжки про воспитание, Агате попался термин «психологический инцест», и она все никак не могла взять в толк, о чем идет речь. Что-то о нарушенных границах, об использовании ребенка для удовлетворения своих потребностей в любви и принятии. О том, как кто-то из родителей или оба включают своих детей во взрослые отношения… Никакого толку: слова все были понятные, но смысл все равно ускользал. Пока однажды, когда Агата готовила детям макароны и привычно морщилась от запаха плавленого сыра и вида вареных макаронин, упорно вызывавших воспоминание о белых мучных червях, она вдруг мельком не подумала о том, как любила макароны со сливочным соусом в детстве, а потом разлюбила… И в этот самый момент слова из книжки, смысл явления и воспоминания как-то выстроились в одну логическую цепочку и все встало на свои места: психологический инцест – это именно то, что случилось с ней. Даже так: это то, что сделал с ней отец в тот тяжелый для нее год, когда развелись родители. Это отец удовлетворял, пользуясь Агатой, свою потребность в любви, это он втянул дочку сначала в свои отношения с женой, а потом и с любовницей, это он сделал ее ответственной за тайну его романа, и это он – чего уж там миндальничать – избавился от дочери, как только нашел любовь и преданность в другом месте.
И вот взрослая Агата трясет дуршлаг с ненавистными макаронами, а потом со всей своей силы запускает им в кухонную безмятежную стену. Дуршлаг отскакивает от стены, больно бьет Агату по щиколотке, масляные, липкие, в сыре, макароны частью шлепаются на пол, а частью медленно сползают с бежевой стены….