Ему пришлось стать таким.
Деспотичный ли отец, ожидающий слишком многого от своего сына, или жестокие порядки города, в котором ему пришлось родиться, — Вэл не знала обстоятельств, которые сделали Раза тем, кто он был теперь.
Она не считала себя мастером чтения человеческих душ и сердец, но одно знала точно: люди не меняются, лишь прячут вглубь себя свою боль, выстраивая из нее надежные глухие стены, закрывающие их от мира, — или позволяют боли разрушить себя до основания.
Раза поднялся много выше своей боли, а значит, спрятал черноволосого мальчишку в самой глубине, надежно скрывая от посторонних глаз. Превратился в безжалостного расчетливого воина, надел бледную маску равнодушия и повернулся холодным ликом к окружающему его миру.
Бросил вызов и вступил в бой.
Раза сражался за себя и свою стаю — и сражался беспощадно. Стал Первым среди Первых, следуя своей воле, своим амбициям и желаниям своей сестры, несомненно.
Что он искал на самом верху? Что хотел найти на вершине собственных Грозовых гор? Какую истину, сокрытую под облаками? Окруженный властью Раза оставался одиноким.
Смотря в мертвенно-бледное лицо, слушая гул крови в ушах, Вэл видела, как боль плещется в черных глазах, и понимала, что в этот раз он не в силах справиться с накатывающими, сметающими все волнами.
Самообладания его еще хватало, чтобы сдержаться, не рухнуть с самых вершин вниз на глазах капитана стражи, стражников и всего города.
Бушующие за опущенными черными ресницами чувства никак не отразились на строгом лице, когда, повинуясь одному только жесту наместника, стражники подхватили Вэл под руки, уводя в темницу.
Она не задавала вопросов, не просила и не умоляла, она не произнесла ни единого слова с того момента, как ощутила на шее холод лезвия.
Она не испытывала страха, не боялась последствий — ледяное безразличие стало ее второй сутью.
Едкая насмешка заставляла губы кривиться. Ослепительно-белый свет, казалось, резал глаза: мир медленно обретал четкость.
Все, что было в ее жизни, она словно увидела дважды.
Темные, блестящие в больной лихорадке глаза. Сжатые в линию обескровленные губы. Кончики черных волос, в которых играет полный снега ветер.
Блеск стали. Изогнутый короткий клинок с дорогой расписной рукоятью, задевающий горло, царапающий кожу.
А если я скажу тебе, что люблю тебя, — что тогда?
Тогда? Темница и боль. А затем прощение за вину, которой не было. И разрушенное будущее, которое они пытались склеить раз за разом. Безуспешно.
Ты можешь мне верить. Я не предам тебя. Я ведь тебя люблю.
С разъедающей нутро ядовитой иронией Вэл поняла, что жизнь идет по кругу, и все возвращается. Снова и снова.