Зедльмайер телеграфирует Менгеле об этой новости, раскрытой ему одним из его информаторов в полиции. Да, теперь уж не увильнешь, надо продавать и виллу, и доли в «Фадро Фарм», закрывать банковские счета, скрываться в Парагвае. Нет никаких признаков того, что новое либеральное аргентинское правительство, избранное демократическим путем, будет так же милосердно к нацистам, как его предшественники – перонисты и военные. Буэнос-Айрес вполне может согласиться на запрос Бонна; Менгеле обезумел от страха, он на грани нервного срыва, когда набивает коробки своими научными журналами и машет ручкой партнерам по фармацевтической лаборатории, ничего им даже не объяснив. От Марты и Карла-Хайнца, остающихся в Аргентине, но вынужденных переехать, он требует абсолютного молчания. Обнимает их – и до встречи в Асунсьоне, «вскорости».
И снова ему на помощь летит Рудель. Он сразу поможет Менгеле получить парагвайское гражданство: между Бонном и Асунсьоном нет никакого соглашения об экстрадиции, Стресснер никогда не выдаст никого из своих подданных иностранным властям, суверенитет Парагвая – это свято. Менгеле, которого парализует одна мысль о том, что придется жить в большом городе, умоляет друга найти ему теплое местечко в деревне, в немецком поселении. Всегда сговорчивый Рудель передает его Альбану Кругу, нацисту с багровым лицом и плечами борца-тяжеловеса: у него ферма в Новой Баварии, что в нескольких километрах от аргентинской границы.
Жизнь в Хохенау[20] течет едва заметно. Поселок раскинулся вокруг церковной площади, на которой лениво полеживают хитроглазые и суеверные индейцы гуарани. По разбегающимся от центра улицам бродят свиньи и стада коров; над прилавками, с которых свисают кровяные колбасы и змеиные шкуры, роятся стаи насекомых; белокурые мальчишки подхлестывают быков, запряженных в повозки, сгоняя их в низины, к реке Парана. Кругом, в кукурузных и арбузных полях, вкалывают до седьмого пота под ослепительным солнцем европейские поселенцы. Песня колибри – единственное рассеяние повседневной сельской скуки, прерываемой только праздником пива – его устраивают каждую осень – и весенним швабским уличным гуляньем, когда хмельные крестьяне вволю обжираются и пляшут, кружась в нескончаемых рондо и фарандолах на глазах у растерянного Менгеле, как четыре столетия назад на картине Брейгеля Старшего.
Надежный, прожорливый и мужиковатый, Альбан Круг напоминает ему Генриха Льва. Его покровитель с ленцой, но с заботой о конечном результате руководит фермерским кооперативом, он предпочитает пиво, сваренное одним из компаньонов, здоровую кухню своей женушки, охоту и рыбалку и чтобы сын Оскар и дочки всегда были рядом. Кругу ничего не ведомо о методах современного менеджмента, к которым его пытается приохотить новый постоялец. Менгеле снова вовсю работает как торговый агент, он часто в разъездах, колесит от колонии по эксплуатации земель по всему Парагваю, и сопровождают его только каталоги сельскохозяйственных машин и душевные муки. Менгеле сердится, бранится, он в бешенстве оттого, что утратил свой аргентинский кокон, вздыхает над своей судьбой, тревожится, схватят его или придется вечно прятаться у этого идиота Круга. Прошибает холодный пот – но иногда его сменяет осторожный оптимизм. Ему бы только получить парагвайское гражданство, уж тогда бы он начал жить заново, прикупил бы землицы, обустроился с Карлом-Хайнцем и Мартой, хоть ее так трудно стало уговорить. Теперь, наверное, больше всего забот ему доставляет супруга: вместо того чтоб его поддержать, она жалуется, что не выносит жару, отключений электричества, вездесущей красной пыли, «мадам находит, что Хохенау и парагвайская деревня не в ее вкусе». Надо было сразу же, в тот самый первый вечер их приезда, вмазать ей как следует, когда она рухнула, разрыдавшись от того, что ее укусил какой-то паук. Ей не по нраву жизнь беглянки, бесконечные переезды, ночевки в отелях, ведь это он сам приучил ее к комфорту, и она горько оплакивает его отсутствие, их знакомцы в Буэнос-Айресе то и дело спрашивают, какие у них новости, а ей и ответить-то нечего, как и в школе: мальчишки задают вопросы Карлу-Хайнцу, и он с самого отъезда как в воду опущенный. А если они так и останутся жить в джунглях, где тут подростку в школу ходить? А ведь он Менгеле и не может учиться абы как и абы чему. Марта уверена, что Йозеф преувеличивает опасность. Ему бы вернуться в Буэнос-Айрес, там их ждет счастье, как в первые дни, он ничем не рискует. В глубине души она считает, что Карл-младший был посмелее.