Провалявшись в больнице две недели, Менгеле медленно восстанавливается после криза мозговых сосудов. Боссерты и Глау сменяли друг друга, дежуря у изголовья больного, и после выписки из больницы Норберто переезжает к нему жить: настал момент, когда, даже если медики и утверждают, что ему повезло и осложнения в виде инсульта маловероятны, дядя Педро уже не может жить один.
Сосуществование молодого южноамериканца с изможденным нацистом быстро оборачивается неприятностями. У Норберто нет ни терпеливости, ни навыков медсестры, чтобы скрашивать снедающую Менгеле тоску. Тот впадает в настоящее безумие, когда память шутит с ним шутки, кидается отверткой или книгой, которых его трясущаяся рука не в силах удержать, плачет, что плохо сварены спагетти. Как-то ночью старик бредил и кричал по-немецки; наутро Норберто решается бросить его. В семье Глау больше никогда не хотят его видеть.
«Приглашается помощница по хозяйству, хорошая повариха, терпеливая и самоотверженная, для ухода за старым родственником. Рекомендации нужны. Безответственных просят не беспокоиться…» На коротенькое объявление Боссертов откликается тридцатилетняя костлявая особа. В конце 1976 года Эльза Гульпиан де Оливейра начинает прислуживать дону Педро.
Улыбчивая и пунктуальная, Эльза проветривает бунгало, отчищает от грязи, вытирает пыль повсюду, во всех углах жалкой лачуги. Ей так жалко старичка – вечно он одинешенек, брюзжит и ногти нервно грызет или бормочет нараспев немецкие стихи, чтобы потренировать память. «Не надо бы вам так себя запускать, дон Педро», – и она уговаривает его пройтись по улице, вместе сходить за покупками, а Менгеле слушается, беря под руку свою энергичную худенькую горничную, которая к тому же и неплохая кухарка. Он водит ее поужинать, приглашает в кино: у него в жизни кроме нее никого нет, не считая Боссерта. В тот день, когда умер Сигано, она с такой добротой инстинктивно прижалась к нему – после Марты его никто больше так не обнимал. Присутствие Эльзы успокаивает его, к нему опять возвращается немного живости духа, и он надеется выполнить то, что сам себе пообещал несколько месяцев назад: вытащить сына сюда, в Бразилию.
На новые увертки Рольфа Менгеле отвечает патетическими письмами, где мольбы чередуются с угрозами. Он так одинок и нелюбим, что покончит с собой, если Рольф не приедет. Здоровье все хуже, он уже дважды едва не умер; израильтяне вот-вот его убьют: «Рольф, ты нужен мне, мы должны как можно скорей повидаться».
Наконец измученный молодой адвокат принимает решение. Отец готовится к его приезду, точно генерал к решающей битве. Ничего нельзя оставлять на волю случая, Рольфу поневоле придется выполнить все его указания, чтобы доехать до него, побольше ложных следов, зарезервировать несколько номеров в отелях, научиться растворяться в толпе и маскироваться, «без солнечных очков и шляпы не обойтись», уточняет он, суметь обнаружить слежку и оторваться от шпиков, «Рольф, надеюсь, ты в хорошей форме, а если нет, – займись спортом, чтобы подготовиться к походу». Если он захочет, Боссерт сразу по приезде в Сан-Паулу даст ему оружие. А главное, ему нужен фальшивый паспорт. По Южной Америке Менгеле-младший не может ездить под своей настоящей фамилией. Сколько напрасных предосторожностей: сейчас, в середине 1970-х годов, никто уже не разыскивает Менгеле всерьез. Западные немцы думают, что он в Парагвае. Израильтяне не располагают свежей информацией и уже не собираются его похищать. После Шестидневной войны голоса всех стран подсчитываются в Совете Безопасности ООН, и голоса стран Латинской Америки тоже: поэтому и израильтяне стараются не раздражать их тенью старого нациста, скорее всего, уже покойного, чтобы не посягать на их суверенитет.