— Ты одна? — обратился он, наконец, к девушке.
— Теперь одна, — со вздохом прошептала она.
— И я один.
— А где твои?
— Матушка с батей в вагоне умерли. Их вынесли на какой-то станции. Я и не знаю, на какой. Темно было. Меня с ними не пустили.
Девушка подняла глаза, посмотрела на парня:
— Моего папаню куда-то забрали. А нас с матушкой — сюда. Теперь я одна… — и слёзы снова хлынули из её глаз.
Парень терпеливо дожидался, пока она успокоится…
— Виктор, — сказал он тихо.
— Таня, — всхлипнула она.
Они надолго замолчали.
Чуть поодаль расположилась многодетная семья Маркиных: ещё молодые родители, сын-подросток, копия отца, и три младшие девочки, рыженькие, похожие друг на друга. Рядом с ними сидел мужчина постарше. Его отрешённый взгляд скользил по берегу реки. Иногда он долго и пристально смотрел на облака, будто хотел там, в небесах, что-то или кого-то увидеть.
— Никифор, — протянул ему руку глава семейства.
Мужчина словно очнулся, посмотрел на Никифора и тоже протянул ему руку:
— Александр Дмитрич, можно просто Дмитрич. Так привычней.
— Ты один?
Дмитрич вздохнул, помолчав, ответил:
— Да, уже один. Макариха проклятая сожрала мою семью и не подавилась.
— Извини, — только и нашёлся Никифор.
Дмитрич опять вздохнул и замолчал.
Здесь же, на барже, молодая пара — Нина с Кириллом и их годовалый малыш. Сынишку трудно удержать, всё норовит куда-то уползти, уйти на своих неуверенных ножках. Глаз да глаз за ним нужен, только и слышно:
— Егорушка, посиди. Егор, не лезь. Егор, иди к нам…
Непоседа никого не раздражал. Люди с улыбкой смотрели на шустрого малыша.
Небо совсем заволокло тучами, подул холодный ветер. Люди прижимались друг к другу, пытаясь хоть немного согреться. Сначала тихо, потом всё сильнее полил дождь. Промокшие и озябшие люди пытались укрыться всем, что было под рукой. Но тряпки быстро намокали, и от этого становилось только холодней.
Таня дрожала, и Виктор молча обнял её, прижал к себе. Немного согревшись, измученная девушка уснула.
К вечеру дождь прошёл, но холодный ветер не давал согреться. Охранники раздали по ломтику хлеба. А воды из речки пей, сколько хочешь.
— Какой хлебушек вкусный, — мальчик отщипывал от ломтика по чуть-чуть и клал в рот. Старался быстро не глотать, но не получалось, хлеб будто таял в его руке. Мальчик прижался к маме, она съела лишь половину своего пайка, вторую половину положила в карман.
Вскоре проснулся второй ребёнок, заплакал. Качая его, мать пыталась успокоить малыша, но он не унимался, плакал всё громче.
— Ма-ам, Ванюшка кушать хочет.
— Ох, знаю, сынок, — женщина достала оставшуюся половину хлеба, завернула в марлю и, как соску, сунула ребёнку в рот. Ванечка почмокал, почмокал и успокоился.