Но мне сейчас ни к чему ни травы, ни то, что дождь в начале июля считается золотым: я не взял с собой плаща, а надо было добежать от самолета до аэропорта.
Я тянул до последнего, наконец уже и стюардесса просеменила по пустому проходу, бросив вопросительный взгляд в мою сторону, лишь тогда я подхватил свой "дипломат" и выскочил на летное поле.
Дождь сразу накрыл меня, и я бежал, перепрыгивая через лужи и пытаясь хоть немного прикрыться "дипломатом". Должно быть, со стороны на меня смешно было смотреть: долговязый мужчина хочет побить рекорд в тройном прыжке, минуя лужи, но в конце концов попадает в одну из них, обрызгивает других пассажиров, и от него шарахаются, как от сумасшедшего.
Наконец я проскользнул через турникет и метнулся к спасительной лестнице вокзала. И сразу чуть не натолкнулся на Толю Крушельницкого, Анатолия Зеноновича Крушельницкого, старшего инспектора городского уголовного розыска.
Майор стоял на верхней ступеньке и смотрел на меня сверху вниз, как и полагается в таких случаях, несколько пренебрежительно. Даже с неудовольствием. Но я не обратил внимания ни на неудовольствие, ни на пренебрежительность - был счастлив, что спасся от ливня, остальное не касалось меня, даже пренебрежительные нотки в обращении ко мне старшего инспектора.
- Вам что, в столице плащей не дают? Ну, куда я такую мокрую курицу повезу?
Я поставил на ступеньку "дипломат". Вытер платком лицо и лишь тогда сделал довольно неудачную попытку оправдаться:
- Так я же из Кривого Рога...
- Угу, - тут же согласился Крушельницкий, - в Кривом Роге дождей не бывает...
Но я уже освоился и перешел в решительное наступление:
- Над всей Украиной чистое небо, и только в вашем...
Толя поднял вверх обе руки.
- Остановись, безумец, - воскликнул он патетически, - потому что сейчас обидишь Львов, а этого не прощу ни я, ни все наши ребята! И оставим тебя без нашей дружеской поддержки.
- Никогда! Никогда не сделаешь этого! - Мы обнялись, и я немного намочил безукоризненно выглаженный Толин пиджак. Он был пижоном, этот майор угрозыска: носил элегантные, сшитые у какого-то старого портного, костюмы. Говорят, портной хвастался, что при проклятой пилсудчине обшивал весь львовский бомонд, может, и врал про бомонд, но шил правда хорошо, и я всегда завидовал Толиным костюмам.
Крушельницкий был рад моему приезду - я сделал этот вывод потому, что Толя не обратил внимания на мокрые пятна на своем пиджаке и улыбался так, как можно улыбаться только друзьям: когда, кажется, все лицо - и губы, и щеки, и особенно глаза - излучают доброжелательность.