Утром Бог послал графу лекарей. Два врача и фельдшер застряли на обочине дороги в колымаге, у которой отвалилось колесо.
– Ага, – сказал Михаил Семенович, прокурорским взглядом окидывая подводу. – Попались. Тяните-ка их, ребята, в нашу колонну.
Крепостные Воронцова мигом приладили соскочившую ось и, не обращая внимания на протесты медиков, пристроили их повозку к своим телегам.
– Нишкни, – цыкнул на лекарей старик Терентич. – У нас тута цельный гофшпиталь.
Дым от пожарища соткался в густое черное облако, сквозь которое с трудом пробивался рассвет. Позднее товарищи, дошедшие то Тарутина, рассказывали, что им казалось, будто тень столицы не оставляет их, требуя мщения. И лишь когда армия встала и заняла новую позицию, ветер переменился, облако исчезло, горизонт просветлел. Но ни Фабр, ни Воронцов, ни раненые, которых граф забрал с собой, этого не видели. Они свернули с полдороги и углубились в сосновые перелески под Андреевским.
Огромная вотчина некогда принадлежала канцлеру Александру Романовичу и перешла к Михаилу по наследству. Здесь точно и не было войны. Даже запах гари, с которым за время дороги сроднились беглецы, остался позади. Большой барский дом на косогоре превратился в лазарет, где нашлось место пятидесяти генералам и офицерам, тогда как крестьяне приняли около трех сотен солдат. Два графских адъютанта – Арсеньев и Нарышкин – еще собирали и приводили раненых с дороги.
Вскоре граф уже прыгал на костылях и уверял гостей, что рана у него плевая. Выздоравливавшие собирались группами, получали пищу, одежду, по десяти рублей на брата и отправлялись под командой какого-нибудь из поправившихся офицеров в Главную армию. Сам Воронцов еще два месяца не мог покинуть имение и только глубокой осенью отбыл догонять войска. Фабр приходил в себя одновременно с ним. Там же, в Андреевском, лечился от контузии старый друг Михаила – генерал де Сен-При, тоже эмигрант. Славный малый, адъютант государя. Они быстро сошлись с Алексом на почве общих переживаний. Проклинали Бонапарта, удивлялись превратностям истории, заставлявшим их, потомков славных родов, воевать против Франции, утешали друг друга рассуждениями о долге и присяге. Наконец, надеялись на лучшее: настанет день, они вернутся домой, где уже не будет ни Наполеона, ни якобинцев… Фабру это удалось. Сен-При – нет. Он умер от ран в конце войны. Но пока, веселый и молодой, друг Воронцова обещал взять Алекса к себе в дивизию начальником штаба, что и исполнил по выздоровлении.
Вновь с графом Фабр встретился только в заграничном походе. А когда формировали оккупационный корпус, перешел в его штаб. Такова была история их отношений. И, положа руку на сердце, она не позволяла Алексу слова худого сказать о своем начальнике. Не то что подписать донос. Утром следующего дня он отверг предложенные советником Вигелем бумаги, побрезговав даже прочитать их.