– Уезжайте отсюда как можно скорее, – жестко сказал гостю полковник. – Официальное поручение вы выполнили. Причин задерживаться нет. Как говорят дома, скатертью дорожка.
– Вы уже называете Россию домом? – криво ухмыльнулся Вигель. – Видит Бог, здесь, на родине, вы могли бы вернуть свое состояние. Что вас ждет в Петербурге? Нищенское жалованье? Богатая невеста, прихоти которой придется исполнять всю жизнь? Вы сделали большую ошибку, граф де Мюзе.
«Я знаю», – мысленно отозвался Алекс. Но не проронил ни звука и указал чиновнику на дверь.
Париж
И все же Вигель нашел того, кого искал. На службу из отпуска вернулся адъютант Воронцова – молодой полковник Александр Раевский, сын всеми любимого и уважаемого генерала Николая Николаевича. Они встретились случайно, уже в Париже, куда взбешенный советник вернулся из Мобежа не солоно хлебавши. Ему удалось собрать кое-какие жалобы от местных жителей – весьма жиденькие. Однако Филипп Филиппович понимал, что этого мало. Необходимы были свидетельства близких к командующему лиц. Например, адъютантов. Из них, по слухам, с Михаил Семеновичем не слишком ладил только наследник бородинского героя.
Молодого Раевского чиновник увидел в кафе «Клозери», где предпочитали обедать русские офицеры. Бросив быстрый взгляд на красивого полковника, брезгливо вытиравшего пальцы белой салфеткой, Вигель заметил про себя, что бывать здесь, для него, пожалуй, дороговато. Об этом свидетельствовала аккуратная манера во время еды подтягивать рукава мундира повыше, чтобы, в крайнем случае, запачкать манжеты рубашки, но не золотое шитье на клапанах.
Внимательный к мелочам, Филипп Филиппович слыл знатоком человеческих душ. Сейчас он с удовольствием разглядывал незнакомца в темно-зеленом мундире с золотым жгутом на правом плече. Рядом с ним на стуле лежала шляпа с черным султаном. Казалось, Раевский занял место для кого-то, но неведомый товарищ никак не приходил. Судя по тому, что посетитель заказал и уже съел обед, не смущаясь отсутствием второго – он никого не ждал, а лишь охранял пространство вокруг себя, не желая делить его абы с кем. Вигель оценил этого человека как скрытного и самолюбивого – считающего себя гораздо лучше тех условий, в которых ему приходится существовать.
– Разрешите? – Филипп Филиппович подошел к столу Александра.
Тот вопросительно поднял бровь, что должно было означать: «На своем месте вам, сударь, разве не сиделось?» – но не проронил ни слова.
Вигель был не из тех, кого смущает молчание. Он просто переложил шляпу полковника и уселся рядом. От такой наглости у Раевского широко открылись глаза, но он быстро взял себя в руки и обозначил свое отношение к навязчивому штатскому лишь кривой улыбкой.