Мы — дети сорок первого года (Магдеев) - страница 86

Два дня доктора слушали наши исхудалые грудные клетки, стучали по острым коленкам, проверяли который год уже не используемые по прямому назначению зубы. Забыты были Ярославны, Онегины, Левинсоны: мы проходили комиссию; через три недели нам предстояло отправиться в военные лагеря.

В середине июня, как только были сданы все экзамены, началась подготовка к отъезду. Девчонки, конечно, отдыхали уже по своим деревням, и в училище остались одни парни. Гизатуллин и Аркяша слегка вроде бы трусили — им рассказывали, что дисциплина в этих военных лагерях прямо железная. А ну если не выдержишь, мало ли как бывает? Говорили и то, что нормативы, мол, выполнять очень трудно: по бегу, по плаванью, по ползанью, по прыганью, еще чего-то… Не опозориться бы…

Альтафи же ходил гоголем, будто не было никому и никогда радостней, чем ему сейчас. Откуда-то раздобыл он военную фуражку, подпоясался ремнем — настоящий солдат, только вот подрасти самую чуточку да нагулять мясца на острые кости.

Лагеря располагались близ Юдина, поэтому — под предлогом: увидать получше город Казань — решили собраться в путь с двухдневным запасом времени.

Перед отправкой для Альтафи наступили золотые деньки. Оказалось, что из всего училища только он один и бывал до этого в городе и, значит, видел там трамваи, четырехэтажные дома, памятники и каменные туалеты. Альтафи за какие-то два дня превратился в настоящего героя. «Ты уж нас не бросай на улице, ладно?» — говорили ему. «А в трамвае, там что — билет надо? Помоги, ладно?» — говорили ему. «А до вокзала как добираться? Покажешь, ладно?» — говорили геройскому Альтафи, и от этого он ходил очень гордый. Аркяша, и Гизатуллин, и даже Зарифуллин ужасно завидовали славе Альтафи и скрепя сердце выполняли для него мелкие, но иногда очень полезные дела.

Первым делом, конечно, мы ринулись в театр. Первый раз шагать по городу, да еще прямо в театр… голова кругом! На сцене татарского Академического кукольники давали интересное представление, называлось оно «По щучьему велению». Посредине сцены из четырех занавесок соорудили нечто вроде маленького дровяного сарая. Сначала вышел артист, тот, что объявляет. Ну красивый! Волос на нем, бровей — уйма, да и голосу-то хватает, такой замечательный голос! Звать его Вали Гаффаров… Непонятно: человек, можно сказать, с картинки сошел, артист — и вдруг с таким обыкновенным именем! Гаффаровых, к примеру, у нас в училище даже трое, один из них в поддавки здорово играет.

Потом в черном сарае открылась маленькая сцена, и там начали выступать всякие куклы. Парни от них прямо остолбенели. Вот это да! И пляшут под музыку, и поют, и слезы с лица ручонками утирают… Здорово, а! Аркяша, Гизатуллин, да и Зарифуллин чуть со стульев не свалились, когда пытались получше разглядеть, как это все у кукол получается. Но Альтафи залил их горячий душевный порыв горстью холодной воды — разоблачением секрета.