У нуар-пародии, а точнее говоря, у нигилистической криминальной комедии, нет задачи рассмешить зрителя, юмор вообще не является самоцелью. Действие иногда может развиваться вокруг зверства («Мыс страха»), каннибализма («Молчание ягнят»), искалеченности («Бешеные псы») — насилие выведено на уровень аморальной энергии космического размаха. Всё это невольно вызывает тоску по «старому, доброму» правосудию, сильному герою, способному защитить от преступника. Однако комические моменты в неонуаре начинаются не с торжества стоящего по ту сторону добра и зла антигероя, а с демонстрации сложного, противоречивого, но в то же время интересного и притягательного характера. Как только возникает этот нигилистический импульс, автоматически аннулируются все устремления к правде и любви. Человек не стремится шагнуть за грань, человек изживает сам себя, обрекая тем самым на смерть.
Неонуар — это решительный нигилистический поворот от правосудия к эстетическому самотворению. Однако не любая критика правосудия и правовых идеалов есть прорыв нигилизма. У каждого есть понимание того, какими должны быть вещи, как они могут стать лучше. Шекспировский «Король Лир» восклицал: «Созданье злое кажется приятным, когда другое злее. Кто не худший, достоин похвалы». Однако нигилизм меняет любые стандарты и, самое важное, лишает возможности определить новые. В итоге зрителя развлекают инфернальные антигерои, устраивая хорошее шоу за счет того, что они более умны и талантливы, нежели обычные люди. В качестве примера можно привести Ганнибала Лектора в исполнении Энтони Хопкинса («Молчание ягнят», «Ганнибал», «Красный дракон»). Он вначале ужасает, далее интригует, а затем и вовсе веселит, когда в конце фильма заявляет, что «пригласил старого друга на ужин».
Ироничная развязка в «Молчании ягнят» — отнюдь не единственный случай сращивания забавного и ужасающего. Достаточно вспомнить «Очень страшное кино», снятое как пародия на «Крик», и жанр «молодежных ужастиков» в целом. Если, несмотря на все старания препарировать зло и постичь его суть, граница между добром и злом все равно не обнаруживается, возникает попсовая злодейская эстетика. В итоге ожидания зрителя превратят драму в банальный фарс. Торжествует в результате герой-одиночка, подверженный нигилистической тоске и рассматривающий жизнь как бессмысленную суету. «Если в вещах нет смысла, то к чему все эти треволнения?» Подобные комедии безразличия раздражают многих: от нигилистов до радикальных реформаторов. Именно таким духом пропитана нуар-комедия братьев Коэнов «Большой Лебовски» (1998).