— Стоять!! — крикнул один, и они направили на меня стволы ружей. — Ни с места!! Оружие на землю, руки за голову!
Ну что ж, поехали. Я дёрнул мысленный рычаг, деволюмизируясь, вскинул карабин и выстрелил в ноги главному, одновременно делая скачок вперёд и уворачиваясь от «ментального» шайгмара, протянувшего было ко мне мощную чёрную лапищу. Всего в непосредственной близости от меня было с десяток разнообразных демонов, слепо шарящихся в ментале — бесплотному мне предстояло лавировать между ними. Чем-то это напоминало бой на движущемся конвейере, когда тебе противостоят не только противники из плоти и крови, но и протягивающиеся ото всюду манипуляторы, лезвия и острия.
Боец культистов осел на пол, вопя и хватаясь за коленку. Я уже был возле другого. Вернув себе плотность, чтобы тянувшийся ко мне шайгмар проскочил сквозь меня, я вновь нажал спуск карабина, приставив его прямо к ступне стоящего рядом боевика. Ментальное пространство было опять свободно, я вновь деволюмизировался, быстро навёл ствол и выпалил в бедро третьему. Сильно оттолкнувшись двумя ногами, я боком поднырнул под рванувшегося ко мне страгмара, пригнул голову, пропуская над собой стайку мрёнков, и аккуратно упал на пол уже за спиной четвёртого охранника-человека. Обрёл плотность и всадил пару пуль ему в пятую точку. Вскочил на ноги и четырьмя резкими ударами приклада успокоил пытавшихся подняться боевиков, одновременно ногами отпинывая подальше их карабины. Всё про всё заняло секунд пятнадцать-двадцать. Но я здорово устал и взмок. Скорее вытерев пот со лба, я включил ещё и «общий рентген» и повернулся к дверям в центральный зал.
О Боже, Боже мой! Зрелище было страшным, убийственно, невоспринимаемо страшным. И дело было даже не в сонме демонов, крутящихся вокруг алтаря, наблюдаемых мною «истинным зрением». И не в толпе готовящихся к тёмной церемонии адептов, наполнявшей зал. Не в чёрно-сияющей проклятой книге, лежавшей на высоком пюпитре у залитого красным камня и колдовского круга в центре зала. Не в обнажённой фигуре Старика Ди, с ног до головы измазанного чужою кровью.
Самое страшное было на помосте, возле алтарного камня и над ним. Х-образная пыточная рампа была установлена посреди круга и камень лежал прямо между двумя её нижними опорами. У опор, видимо, только недавно снятые, распростёрлись безумно искромсанные тела нескольких юных девушек. Даже девочек. Хозяевам культа, видно, требовались полностью невинные жертвы. Так они и открыли ту дверь, о которой говорил их проклятый повелитель. Тела были так искалечены, что я не мог определить, сколько их там. Наверно, их было не меньше трёх. Или четырёх. Жестокость и бессмысленность этого жуткого кровопролития потрясали разум. Но это было ещё не всё. На рампе, распятая и прикованная железом за руки и за ноги, висела Оля Самохина. Моя сестра. Она была совершенно без одежды. Она была очень бледна и синие глаза ярко выделялись на искажённом болью прекрасном лице. Ей было очень, очень больно, и это я чувствовал прямо физически. Мало того, что металлические оковы глубоко врезались в её запястья и щиколотки, держа вес её тела. Мало того, что её горло было стянуто кожаной удавкой. Мало того, что несколько кровавых следов от удара бича опоясывало её руки, ноги и живот. С обеих сторон пониже высоких грудей прямо под её рёбра воткнуты были два железных крюка, из-под которых по белой коже несчастной сочились струйки крови. К крюкам были привязаны верёвки, пропущенные через блоки, прикреплённые под низким потолком. Другим концом верёвки спускались на ворот, у рукояти которого стоял Ди. Ещё не видя меня, Старик, с полубезумным садистским смехом и воплем «Пой, птичка моя, пой!!» немного провернул рукоять. Тело Ольги чуть изогнулось было вслед за потянувшими её вверх крюками, но оковы прочно удерживали его на месте и не давали уменьшить боль. Кровь полилась сильнее. Я видел, что Ольга изо всех сил пытается не закричать, старается не доставить мерзкое удовольствие своему мучителю. Но страдание было слишком чудовищным и с её побелевших губ сорвался долгий сдавленный стон, в конце всё-таки прорвавшийся пронзительным болезненным выкриком, таким, какой я слышал снаружи здания.