Речи полосатого директора были, конечно, хоть и гневны, но довольно справедливы. Я ещё не настолько допился, чтобы не осознавать своей вины. И если бы разумный кот в запале не допустил-таки небольшой ошибки и не ляпнул бы про «залитие любовного горя», всё могло бы пойти совершенно по-другому и закончиться куда лучше, чем в итоге вышло. Но Сефирос вытащил в разговор то, что я считал глубочайше личным, и я мгновенно взбеленился. До этой фразы я покаянно слушал своего босса, ожидая лишь момента для принесения извинений и обещания немедленно вернуться к добросовестной работе, ибо я понял, конечно, что моё разгильдяйство зашло слишком далеко. Но после таких слов я почти перестал слушать. Ярость выросла вдруг из остатков винных паров в разуме, и мне опять стало на всё наплевать.
— Заткнитесь, — коротко сказал я дрожащим от бешенства голосом. — Слышите, вы, драный кот, заткнитесь. Не смейте говорить мне о моём горе, бесполезный кусок шерсти. Чем вы помогли мне в нём? У меня сейчас нет части души, я хожу, как робот, выполняя ваши идиотские приказы, я пытаюсь хоть как-то отвлечься от этих ужасов и мрака, в который вы и ваша Организация меня вовлекли, а вы ещё смеете меня попрекать?
Мои слова, напротив, были очень несправедливы и злы. Но я уже не мог, да и не собирался себя сдерживать.
Кот расширил глаза в удивлении:
— Как? Как вы сказали, товарищ агент? «Драный кот»? «Кусок шерсти»? Господи, Малинов, вы что, всё ещё пьяны? Вы вообще отдаёте себе отчёт в том, как и с кем вы разговариваете? Я напоминаю вам, что я — Сефирос, магистр Ордена, директор отдела мониторинга ментального пространства российского департамента и ваш непосредственный начальник!
— Уже нет, — с кривой усмешкой ответил я, доставая из внутреннего кармана плаща удостоверение. — Нате, подавитесь своей Организацией!
И я швырнул удостоверение в Сефироса, словно тапок в набезобразившую кошку. Целился я плохо, руки тряслись — то ли от нервного возбуждения, то ли ещё с похмелья — и кожаная книжечка лишь чиркнула кота по мягкому шерстистому боку. Кот странно молча посмотрел на меня, затем перевёл взгляд на валяющееся в жухлой траве удостоверение, затем опять взглянул на меня. Выражение его мордочки было не то чтобы гневным, а скорее, удивлённым и каким-то усталым.
— Вы сошли с ума, Малинов, — тихо промяукал он. — Что вы делаете? Вы можете быть или с нами, или против нас, третьего не дано. Но после всего, что было… Вы что же, действительно хотите сменить стороны?
— Я хочу лишь, чтобы меня оставили в покое, — ответил я. — Подите отсюда прочь, Сефирос. Прощайте. Катитесь отсюда нах… пока я вас не выставил.