– Хорошо, хорошо, Курт, – положил ему руку на плечо Алексей. – Ты, главное, не волнуйся и кушай, кушай, не отвлекайся, – кивнул он на ополовиненную глиняную миску с едой. – Буду решать это дело в штабе. Ты, конечно, не подданный Российской империи, но право подать на это своё прошение имеешь. У нас вон и так двое сербов в команде служат, отменные стрелки, надо тебе сказать, почему бы и немцу теперь не служить у нас, да ещё и моему родственнику, – и он с тоской прижался головой к его голове.
Двое суток, данные команде на подготовку, неслись с ужасающей быстротой. Сделать нужно было всем массу дел.
Вопрос по Курту в штабе был решён быстро. Фон Оффенберг сам принял в этом участие, и составленное по всей форме прошение о принятии в подданство Российской империи оружейного мастерового Шмидта Курта Оттовича ушло, заверенное печатью главного квартирмейстерства, в столицу фельдъегерской почтой.
По поводу его перевода в особую команду вообще не заморачивались, в арнаутский полк было просто отправлено уведомление о переводе его в русские егеря. Там, похоже, вообще на это всё и всем было безразлично, иррегулярные войска жили какой-то своей особой и непонятной жизнью. И уже после обеда подтянутый и переодетый в русскую зелёную форму егерь ушёл домой собирать вещи. От многих его сейчас отличало только отсутствие волчьего хвоста на головном уборе.
Провизии закупили с избытком и теперь прокладывали вяленое и сырокопчёное мясо, колбасы и сало хорошо провощённой бумагой и холстиной. Отдельно прибирали топлёное масло, сыр, орехи и крупу.
Потап притащил плохо прокрашенную парусину, всю в серо, жёлто и зелёных разводах. На удивление у всех командир такой плохой работе очень обрадовался. Он весело хлопнул капрала и показал большой палец:
– А теперь делите всё на пологи, обшивайте у них кромку и затем тщательно сушите. Это как раз то, что нам нужно!
Для чего была нужна груда рыболовных сетей, стало ясно, когда командир прямо перед построенной на загородном полигоне командой отхватил ножом от одной кусок в два аршина и прямо там же за три минуты нарезал от кучи тряпья пару десятков тесёмок. Народ смотрел с открытыми ртами, совершенно не понимая, для чего их Петрович навязывает всю оную тесьму на этот кусок сетки. А потом он ещё и обсыпал своё изделие всякой соломой, пучками травы и прочего мусора. Никак чудить его благородие изволило!
Всё стало понятно, когда он скомандовал всем:
– Кругом! Считать до двадцати и уже только потом оборачиваться.
Гусев добросовестно досчитал, народ обернулся, и командира на поляне не нашёл. Один только Федька Цыган знал, где он залёг, потому как был этот егерь плутом, и от соблазна подглядеть, он, конечно же, не удержался. Одно только удерживало сейчас Фёдора от того, чтобы не проболтаться, это тот кулак, который он увидел из-за сетки перед тем, как та размазанная фигура залегла. И теперь он молчал, хитро поглядывая на удивлённых товарищей. Тайны Фёдор хранить умел, особенно если они так грамотно аргументировались.