Шарлотта прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать нахлынувший поток рыдания.
О, Мать Рассвета! Как же все пошло не так? Пожалуйста, молилась она про себя, пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтобы все это превратилось в ночной кошмар. Пожалуйста, дай мне проснуться. Я просто хочу проснуться. Пожалуйста… Она бы все отдала, чтобы повернуть вспять последние двадцать четыре часа. Все, что угодно, лишь бы Элеонора и Дейзи не умерли. Все, что угодно, лишь бы защитить Тюли. Бедная Тюли, теперь она осталась совсем одна. Работорговцы разрушили ее жизнь. В одно мгновение у нее была сестра и будущее, а в следующее ничего, кроме горя.
Тепло в ее глазах превратилось в слезы. Они катились, смачивая ее щеки. У нее болела грудь. Она всхлипнула. Внезапно она не смогла больше сдерживаться, слезы вырвались из ее глаз.
Из кустов появилась темная тень. Пес опустился на землю у ее ног и лизнул лодыжку. Она упала на колени и заплакала, как ребенок.
Пожалуйста. Пожалуйста, дай мне проснуться.
Она плакала и плакала, мысленно молясь, хотя знала, что никто ее не слышит. Это было чертовски несправедливо. Почему? Почему они должны были умереть? Она убила ублюдков, которые убили их, но это ничего не исправило. Это был просто круг боли и смерти, и она была поймана в него, злящаяся, скорбящая и беспомощная.
Рыдания превратились в сухие вздохи. Не было ни бальзама, ни припарки, ни пилюль, которые она могла бы создать, чтобы все исправить. Мертвые останутся мертвыми. Ничто не могло вернуть их страдания или ее.
Наконец, когда ее рыдания и вздохи затихли, на нее опустилась усталость.
Она чувствовала себя одинокой. Совершенно, абсолютно одинокой. Она подняла голову, выпрямилась и поняла, что чем-то накрыта. Ричард накинул на нее свой плащ, а она даже не заметила.
— Спасибо. — Она плотнее закуталась в плащ. Это был добрый жест, совершенно не вязавшийся с его признанием в том, что он убийца, и с атмосферой опасности, которая все еще исходила от него.
Он сидел рядом с ней, прислонившись к шершавой коре, его профиль четко вырисовывался на фоне залитого лунным светом неба. Если бы она встретила его при других обстоятельствах, то, возможно, испугалась бы его близости. Теперь она была слишком онемевшей и слишком эмоционально разбитой, чтобы испытывать какое-либо беспокойство.
— Наверное, ты жалеешь, что взял меня с собой, — сказала она.
— Я жалею об этом с того самого момента, как решился.
Ее гордость была уязвлена.
— Я не буду обузой.
Он повернулся к ней, его темные глаза были полны беспокойства.
— Я никогда не рассматривал тебя в качестве обузы.