Попутно их лишили возможности общаться друг с другом и согласовывать позицию.
Асада-старший, успокаивая себя мысленно, добросовестно просидел, как и полагается в этом помещении, следующие несколько часов на корточках, прижавшись спиной к стене и глядя перед собой.
Звуковой сигнал, оповещающий обычно о возможности сменить положение тела, в этот раз сработал вхолостую.
Либо кому-то было очень неплохо уплачено за то, чему финансист пока не мог найти рационального объяснения.
- Странно, - почти неслышно пробормотал Ватару сам себе, что уже было нарушением регламента.
Затем, недолго думая, он выпрямился и подал голос на весь этаж (благо, звукоизоляцией здесь и не пахло):
- Эй, давайте соблюдать правила! И следить за временем!
Буквально через пару минут Асада-старший оказался предсказуемо избит тройкой молодых и крепких охранников, причём один из них всё это время удерживал его удушающим приемом, пока финансист в середине экзекуции не потерял сознания от удушья.
В себя Ватару пришел в камере той архитектуры, где, по логике, должен был оказаться с самого начала: стоящие вдоль стенок двухъярусные кровати чётко говорили, что помещение рассчитано на шесть человек.
Самое смешное, что здесь всё равно никого не было.
- А ведь я не террорист, я только защищался... - хмыкнул он, поднимаясь с пола и занимая одно из нижних мест.
Сказать по правде, попытки нагнать на него жути работали сейчас далеко не в полном объёме.
Формально, на стороне желающих их с Томиясу изолировать были двадцать три дня предварительного заключения. В потенциале.
В течение этого времени, по закону, прокуратуре и полиции официально разрешалось собирать материалы для так называемой всеобъемлющей правовой оценки случившегося.
А с другой стороны, само отдельно стоящее здание борцов с терроризмом никак не располагало к затягиванию правовой квалификации происшествия. По роду занятий, Ватару отлично знал: у прокуроров тоже есть свои инструкции. Каждый потенциально обвиняемый никогда не задерживался именно по этому адресу более, чем на сорок восемь часов. В течение первых же двух суток его либо обвиняли официально, с последующим переводом в ту самую полицейскую тюрьму до суда.
Либо - если речь шла о взятых места происшествия свидетелях, для отработки горячей информации - отпускали восвояси, честно извинившись.
Это место (как и остальные тюрьмы Японии, всех пяти видов) было рассчитано на максимальное подавление попавшего сюда.
Спорить или протестовать было глупо, особенно если учесть, что в адрес финансиста сейчас достаточно серьёзно нарушались целые параграфы законодательства.