Она все слышала, но мало что понимала.
– Я уже здорово натерпелся, когда женился на этой чокнутой, – высказывал Маркус и Верена слышала его тяжелые, как у полководца шаги. – Я от тебя натерпелся, когда ты верил, во все те мерзости, что сочиняла твоя кретинка… Но это уже не лезет ни в какие ворота! Если ты признаешь Ви дочерью, из меня сделают посмешище. Я никогда уже не отмоюсь, ты понимаешь?! Ты не имеешь права так поступать со мной. Ты забрюхатил мою невесту, ты навязал мне ненужного мне ребенка! Теперь уже поздно все исправлять, Фредерик. Теперь уже слишком поздно!
Верена ждала, что папочка скажет: «К черту!» и выйдет к ней, но отец молчал.
– Она только этого и добивается, Фредерик! – заговорила Лизель. – Хочет лишить тебя всего. Твоего имени, твоего положения в обществе. Но что она даст взамен? Что она может дать, помимо самой себя? Пока ты молчишь, Джесс ничего не докажет! Одной лишь Джессике я всегда смогу закрыть рот.
– Меня волнует не Джессика.
– Тогда, подумай о Ви! Если ты любишь ее, подумай о ее будущем! Верена вырастет; через шесть-семь лет у нее появятся подружки и мальчики. И ей понадобится больше, чем просто твоя любовь. Ей понадобятся признание и вес в обществе. И имя, которое ты пытаешься отобрать! Тогда ты рассуждал здраво, Фредди! И ты это понимаешь!.. Куда ты?!
Верена отшатнулась от двери, юркнула в комнату и сидела тихо, пока отец не вошел. Он наклонился, протянул руки и легко, словно птичку, подняв девочку с пола, прижал к груди.
– Пойдем, погуляем, – сказал он как говорил обычно, но голос показался фальшивым и мерзким… как голос Маркуса.
– Куда? – спросила она чуть слышно.
Уткнувшись лицом в ее маленькое плечо, отец не ответил.
…Это был дикий пляж.
Чайки хозяйничали здесь, как рабовладельцы. Раньше они разлетались, завидев Грету. Но Грета была мертва и чайки лишь лениво и нехотя сторонились, как куры. Верена помнила, как над этим пляжем они с отцом развеяли пепел Греты. И он не врал ей про радугу. Он объяснил, что Греты не стало. Что Грета никогда уже не придет. Она умерла, просто умерла; так бывает. И нет, он сам не умрет. По крайней мере, он хочет верить… Джессика – тоже нет.
Они шли медленно, очень медленно; ручонка дочки лежала в его руке, когда он объяснял ей всю правду. Пусть даже сердце от этого на части рвалось.
– Но я не хочу начинать все сначала, папочка! – сказала девочка. – Пусть уезжает Джессика! А я хочу остаться.
– Она – твоя мать, Цукерпу… Твоя мать, – он сжал губы.
– Но ты ведь мой папа!
– Я, – он сделал паузу. – Я священник… Ты помнишь, когда умерла наша Грета, много людей звонили и хотели деньги назад? Те люди, что покупали ее щенков?.. Мы этого не знали, но Грета была больна и все ее дети – тоже. Если я не позволю ей увезти тебя… люди все узнают. И ты уже не будешь той, кто ты есть сейчас. Тебя не станут приглашать на дни рождения других деток. С тобой не станут дружить. Ты будешь, как щенки Греты. Ты понимаешь?