— Ты не должен был так со мной поступать, — еще раз произнес Гарик, отправляясь следом.
И хотя его голос звучал, как всегда, ровно и невыразительно, Шилов почувствовал в нем хорошо скрытое недовольство. Он понял, что с этой минуты их отношения дали глубокую трещину. Исправить содеянное нет никакой возможности. Сможет ли он и дальше доверять Гарику? Наверное, уже нет. По крайней мере, рисковать не станет. Ему все вспоминалось искаженное лицо помощника. Сколько в тот момент в нем было ненависти! Прошла ли она теперь? Вряд ли. Такое не забывается. Похоже, он нажил себе нового врага. Коварного и опасного врага у себя под боком.
По коридору снова разнесся грохот выстрелов. Пистолетные хлопки сливались с автоматной трелью. Потом резко все стихло. Наступила тишина, мертвая тишина. Да, тишина в самом деле была мертвой, ибо в тот момент совершалось убийство — неоправданно жестокое и бесчеловечное действие, противное человеческому разуму и морали. И оно было вдвойне ужаснее из-за способа, выбранного для его совершения. Не существует в мире такого оправдания, которое бы дозволяло лишать человека самого ценного, что у него имеется, — жизни. Никто не имеет права решать, кому жить, а кому умирать. Никто не имеет права брать на себя такую ответственность. Но Стас Шилов думал иначе. Кровь четырех ни в чем не повинных людей еще краснела на его руках, а он не испытывала никаких угрызений совести, никаких мук и терзаний. Наоборот, он торжествовал. И в этот момент, когда, как какую-то тушу на бойне, разделывали труп его недруга — отрезали ему голову, он ликовал. Шилов испытывал глубокое удовлетворение.
Это чувство усилилось после того, как он взял в руки окровавленный полиэтиленовый пакет с жутким трофеем и заглянул в широко распахнутые глаза. Что прочел он в них? Что увидел? И мог ли он там что-нибудь увидеть, кроме бесконечной пустоты и холода? Скорее всего он был не способен что-либо в них прочесть. Для него она была обыкновенным доказательством своего превосходства. И ничем больше. Разве способен охотник понять страх и муки своей жертвы, свою боль расставания с жизнью? Конечно же нет!
Шилов оставался глухим ко всему. Его чувства и ощущения исказились до невероятных пределов. Он превратился в первобытного хищника, лишенного всего человеческого. Стал тем, кого в народе попросту называют ненормальным.
— Древние скифы делали из черепов своих врагов чаши и пили из них вино, — глядя на окровавленное лицо в пакете, произнес Шилов. — Но ты, Лысый, не достоин такой части. Я опущу тебя в банку и законсервирую как экспонат. Такова твоя судьба. Карма, как говорят индусы. Я же тебя предупреждал. Ай-яй-яй. Нехорошо. Я же говорил: побеждает всегда сильнейший, то есть я.