Чем дальше я описывал визуальный ряд мертвых насекомых, покрывающих склоны горы, тем больше утверждался во мнении, что несу дикую чушь.
– С насекомыми у пастафарианцев все в порядке, – успокоил ангел. – Гора устроена таким образом, что на ней нет перепадов давления. Зато с пиратами просто беда.
– Какая? – облегченно вздохнул я, обрадованный тем, что все так удачно закончилось.
– Согласно нашей системе вероисповедования, морские разбойники – «абсолютные божественные создания» и первоначальные пастафарианцы. Их изображение как «воров и отщепенцев» – подлейшая дезинформация, распространенная теологами Средних веков. На самом деле пираты были «миролюбивыми исследователями и распространителями доброй воли», раздающие детям конфеты.
– Ты сказал «миролюбивыми исследователями»?! – вскричал неожиданно посеревший ангел, обращаясь неизвестно к кому.
– Я ничего не говорил. Ты же сам… – испуганно начал я.
– Не обращай внимания, это мое агрессивно безбожное альтер эго, – небрежно взмахнул рукой стремительно белеющий смотритель. – Сейчас я с ним разберусь.
– Нет уж, позвольте!
– И не подумаю!
– А я и спрашивать не буду!
В течение пары минут на моих глазах разворачивалась борьба за право обладания личностью. Эксцентричный смотритель местного кладбища несколько раз поменял цвет, прежде чем остановился на сером. Безбожное альтер эго взяло верх над адептом Макаронного Монстра.
– Неслыханная наглость – называть похотливых пиратов распространителями доброй воли! – Было очевидно, что серый ангел возмущен до глубины души.
– М-м-м… Ну, в общем… – пробормотал я, не зная, как лучше обозначить нейтралитет.
– Сейчас расскажу, как все было на самом деле. Выводы для себя каждый сделает сам, – тоном, не терпящим возражений, заявил он.
– Замечательно! – Я счел за лучшее занять выжидательную позицию, не вступая в конфликт ни с одной из сторон.
После чего мне поведали историю ужасных пиратов…
«Это было в те далекие времена, когда мощь Испанской армады не ставилась под сомнение никем, кроме пиратов. Словно безжалостные пираньи, они нападали на одинокие корабли. Грабя трюмы и насилуя всех, кто попадется в их грязные лапы. А через несколько дней падальщики морей обнаруживали на своих телах очередной признак проказы, сифилиса и другой печальной болезни.
Однако…
Будучи в душе философами, пираты понимали, что шанс умереть от скоротечной болезни намного меньше, чем получить пулю в живот или быть повешенным на фок-рее красивого испанского галеона. Поэтому не забивали себе голову ерундой. Просто и естественно, как не ведающие стыда животные, спаривались с себе подобными, налево и направо, чтобы затем…»