Карина (из роли брата): Мне сейчас все равно. Мне ничего не нужно, я тебя не виню. Так вышло, и тут ничего не сделаешь.
Я: Что с тобой?
Карина: Мне его очень-очень жалко.
Я: За что?
Карина: За то, что он не смог использовать свои возможности.
Я: Как это относится к твоей собственной жизни?
Карина: Да, это относится и к моей жизни тоже. Ведь я-то здорова, но вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, я продолжаю наказывать себя. И я так живу…
Я: Что бы ты хотела для себя лично?
Карина: Перестать маскироваться, снять эти дурацкие брюки и кофты с длинными рукавами и надеть открытые платья, хочу, чтоб люди не шарахались от меня, а любовались мною.
Я: Ты можешь попытаться прямо сейчас пообщаться с людьми в группе, не маскируясь.
Карина (обращаясь к членам группы): Я хочу, чтобы вы увидели мои руки и ноги такими, какие они есть. Мне надоело их прятать. И еще я хочу, чтобы вы сказали, как вы относитесь к тому, что вы сейчас услышали обо мне.
Я: Поделитесь, пожалуйста, чувствами.
Комментарий к сессии «Кошка»
Многие члены группы уже во время сессии начали плакать — так затронула их эта история, отозвавшаяся во многих собственными детскими травмами. Во время шеринга Карина услышала слова поддержки, сочувствия, многим хотелось просто обнять ее и таким образом показать, насколько не важно то, что кожа рук и ног поражена болезнью, а что важно другое — принятие на более глубоком, душевном уровне, по отношению к которому телесный уровень является вторичным.
Сессия Карины не окончательная, в ее детской истории несколько пластов, которые также нуждаются в проработке. Это и обида на мать, и ревность к сиблингам, и не проясненные отношения с родным отцом и отчимом.
Я увидела кошку Карины, когда случайно оказалась в ее доме. Карина похвасталась, что это очень дорогая кошка, породистая. По взгляду на эту кошку трудно было догадаться, что она дорогая и породистая. Сжавшаяся в комочек, растрепанная, со сбившейся в колтуны шерстью, она выглядела жалкой и загнанной. Я спросила разрешения ее причесать. Карина ответила: «Да, она очень любит, когда ее ласкают. Но мне некогда, я не выдерживаю и начинаю драть с нее шерсть щеткой. Бедная кошка! Она не выдерживает, начинает орать и царапаться! Тогда я просто брею ее налысо, чтобы как-то справиться с ее колтунами!» Мне эти слова очень ясно показали семейный сценарий взаимоотношений между родителями и детьми: то, как Карина сейчас обращается со своей кошкой, совпадает с тем, как с ней самой обращалась вечно занятая и обозленная на жизнь мать. Осторожно расчесывая кошку, благодарно урчащую в ответ, я обнаружила, что это персидская трехцветка, действительно благородных кровей, покладистая и доверчивая. В некоторых местах длинная шерсть еще не отросла после очередной «стрижки», и из-за этого формы кошки не были совершенными. Мне пришла в голову идея в духе Милтона Эриксона: я предложила Карине научиться расчесывать ее кошку таким образом, чтобы это нравилось и ей самой, и кошке. Пусть это будет своеобразной школой любовного отношения к живому: к кошке, к псориазу, к самой себе, к людям…