Следующий персонаж семиперсонажной схемы В. Я. Проппа — отправитель, круг действий которого «охватывает только отсылку»[79]. Он встречается только в «женских» сказках с первым кругом действий (о гонимой падчерице) и является обычно родным отцом героини. Важно то, что выгоняет падчерицу из дому мачеха, но сама она не увозит девушку в лес, а посылает мужа.
Здесь мы сталкиваемся с парадоксом: хотя девушка попадает в лес с помощью своего отца, несмотря на его предательство, она не испытывает по отношению к нему обиды, и в конце сказки овдовевший отец зачастую живет вместе с дочерью и ее семьей и делит ее стол и кров. На это отсутствие логики обращает внимание юнгианский психоаналитик Х. Дикманн, анализируя сказку о Гензеле и Гретель: «Конец этой сказки представляется нам в свете современной морали безнравственным, так как отец, который был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление злой мачехе и вместе с ней отвел детей в лес, не только не наказан за свой безнравственный поступок, не еще и награжден, разделив с детьми добытые ими сокровища. Таким образом, он оказывается с лихвой награжден за свое малодушное поведение, в то время как не последуй он злому совету своей жены, он остался бы беден, как и раньше»[80].
В. Я. Пропп тоже отмечает нелогичность сказки, говоря о двойственности сказочной семьи относительно того, что любимого ребенка собственные родители отправляют на смерть: «Сказочная семья начала сказки таит в себе некую двойственность. С одной стороны, хотят и ждут ребенка, и когда он появляется, то о нем трогательно заботятся… С другой стороны, в семье ощущается глухая или открытая вражда. „Как бы его со света сбыть“ — постоянная сказочная формула»[81].
В. Я. Пропп, рассматривая эту нелогичность, ищет ответ «в реальной действительности прошлого», он обращает внимание на то, что в обрядах инициации именно мужчина отводит детей в лес, для женщины такое действие является табуированным и смертельно наказуемым: «Если детей уводили, то это всегда делал отец или брат. Мать этого делать не могла, так как самое место, где производился обряд, было запрещено женщинам. Несоблюдение запрета могло привести к немедленному убийству женщины»[82]. И хотя исторически главным инициатором изгнания детей в лес, к яге и т. д. является мачеха, увозит дочь в лес все-таки отец, причем он играет здесь самую жалкую роль: «Думал, думал наш мужик и повез свою дочь в лес…»; «Старику жалко было старшей дочери, он любил ее… да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья…»; «Старик затужил, заплакал, однако посадил дочку на сани…». Далее В. Я. Пропп задает вопрос: «Спрашивается: почему же мачеха сама не может извести падчерицу или пасынка? Почему, при всей своей лютости и ярости, она сама не уводит детей в лес своей властной рукой? Она вполне могла бы сделать это логически, но она исторически этого не может, так как исторически детей уводит в лес всегда только отец или брат или дядя, но этого никогда не делала женщина»