В 1941 году Бланш все еще ищет Лили, ищет каждый день. Она ныряет в душные книжные магазины, спрятанные в тесных двориках; заглядывает в темные кафе, где все замолкают, когда она входит. В рестораны, где подают гуляш, а не рататуй. Бланш обшаривает места, которые раньше не посещала; места, которые немцы, похоже, до сих пор не обнаружили; места, где может быть кто-то вроде Лили. Потому что Бланш скучает по ней; хоть они были вместе совсем недолго, Лили освещала ее жизнь, как трепещущий, настойчивый светлячок. Но…
Лили тоже нуждалась в ней; Бланш это точно знала. Было в Лили что-то такое, что заставляло мадам Аузелло заботиться о ней: кормить питательными супами, чинить одежду, водить в приличную парикмахерскую, чтобы сделать стрижку. Возможно, Лили – это ребенок, которого у Бланш никогда не было. С другой стороны, она помнит их поцелуй – чудесный, волнующий поцелуй. И понимает, что Лили – не просто друг, не просто ребенок, не просто любовница. Она – нечто большее. Жизненный мотор, двигатель. А еще Бланш ищет Лили, потому что ей нужен кто-то, кто объяснит ей, что делать дальше, как жить с этими оккупантами-гостями, стоит ли беспокоиться о Фридрихах и Астридах сейчас.
Особенно сейчас. Когда она каждый день проходит мимо семей, лишенных крова; когда каждый день люди растворяются во мраке. Исчезают навсегда.
Их все больше и больше; они преследуют Бланш в ее снах, в ее кошмарах.
Она сама – одна из них.
1938 год
И вызвал в королевстве страшные бедствия…
После аншлюса Австрии Клод попросил Бланш, как он просил всех своих сотрудников, быть осторожнее с новыми гостями, особенно со Спатзи. Но Бланш… конечно, она увлеклась этим парнем (который был добродушен и так же любил хорошеньких женщин, как сам Клод) и с удовольствием упражнялась в немецком в его компании. Они часами сидели в баре, заговорщически переговариваясь по-немецки и смеясь, как школьники.
– Спатзи – обычный парень, – сказала Бланш Клоду в его кабинете. – Он мне нравится. Мне все равно, нацист он или нет.
Клод сглотнул, расстегивая воротничок; жена выбрала самый неудачный момент для такого заявления.
– Фон Динклаге – член абвера, – холодно сообщил Клод. – Немецкой военной разведывательной организации. Твой Спатзи докладывает обо всем лично Геббельсу.
– Какие глупости! – Бланш рассмеялась и присела на краешек его стола. На ней было ярко-розовое шелковое платье с новомодными накладками, которые делали плечи острыми и угрожающими – совсем не такими, какими, по мнению Клода, должны быть плечи женщины. Ее волосы блестели, украшая лоб изящными завитками и свисая на шею сзади. Она была такой наивной, его благополучная жена. Так нуждалась в защите, в спасении – и ему нравилась эта давно забытая роль; к тому же она была значительно проще, чем роль мужа. Сейчас Бланш особенно необходима его поддержка. Он напомнил себе, как делал это сотни раз на дню, что она американка. А американцы такие глупые! Она могла одеваться как француженка, могла свободно говорить на его родном языке – хотя, боже мой, какой у Бланш ужасный акцент! По крайней мере, теперь она может заказать хорошее вино без помощи Клода.