При виде «волшебного ковра» родители и старший брат Али, Касим, застыли как вкопанные. Они наперебой восхищались Дуньязадой, а на Биллингса посматривали с благоговением.
Когда в дом внесли куллехи, глаза немногочисленной родни чуть не выскочили из орбит. Тем временем, Биллингс опорожнил кувшины с водой и преподнес их семейству в качестве подарка. Оставшиеся канталупы Дуньязада вручила матери Али, которая как раз собиралась готовить завтрак.
За столом Али поведал о приключениях в стране джиннов. Большая часть рассказа посвящалась Дуньязаде. Юноша в подробностях живописал, как она танцевала перед разбойниками, дабы усыпить их бдительность, как потерла лампу эстетики и призвала на помощь Дахиша, как заключила могущественных джиннов в медные кувшины и как обманом заставила «людей из окон» вернуться в их комнатушки. Всю дорогу Али смотрел на Дунни, и его взгляд светился обожанием, какое свойственно лишь молодым и влюбленным.
После завтрака Али-Баба опустошил куллехи на пол и прибавил к солидной груде богатств содержимое карманов. Родственники уселись в кружок и принялись считать побрякушки; их глаза блеском затмевали драгоценности. Оставив семейство за увлекательным занятием, Али устроил гостям экскурсию по ферме. После того как Дуньязада покормила кур, все трое отправились на пастбище. И снова Али ударился в воспоминания о любимой Бадр-аль-Будур. Юноша чуть не плакал, Дуньязада тоже с трудом удерживалась от слез. Биллингс скрипнул зубами. Только очередной душещипательной истории про козу ему сейчас не хватало! Он устал, мечтал о ванной и вдобавок чувствовал себя отвратительно. Сказанная им ложь в подсознании разрослась до размеров бетонной плиты.
— Дунни, нам пора.
Она подняла заплаканное лицо, и непонятно, чем были вызваны слезы: скорбью по Бадр-аль-Будур или нежеланием уезжать. Ясно другое — «дворец» потерял для нее всяческое очарование, Дуньязада скорее предпочла бы остаться на ферме и покормить кур. Однако вслух она произнесла лишь:
— Как скажешь, Билл.
Настало время прощаться. У Али вновь увлажнились глаза, но на сей раз оплакивал он отнюдь не козочку.
— Дуньязада, теперь ты знаешь, где я живу. Может, как-нибудь заглянешь в гости?
— Обязательно.
Али с сомнением покосился на Биллингса, потом на тобоган и тяжело вздохнул.
— Если честно, не верится.
Улыбнувшись, Дуньязада вручила ему лампу эстетики.
— Возьми в залог моего возвращения. Только береги ее как зеницу ока и поклянись ни в коем случае не тереть!
— Клянусь. Она будет напоминать о тебе. — Али повернулся к Биллингсу. — Прощай, эмир Билл. Прощай и спасибо тебе за все. Если бы не ты, не видать мне больше родных… Прощай, Дуньязада.