Отчего, следуя чрезмерным увлечениям человеческой натуры, принцип Отрицания и Отчуждения смыкается с позициями развернутого эгоизма. Но, однако, беспощадная самооголенность последнего подчинена спасительной тяге к восстановлению познавшего себя полностью природного равновесия.
Платон своим мощным, многогранным охватом единства формально неразличенных “Я” и “не – Я” предвосхитил, а во многом и упреждает эпоху становления Синтеза.
Платон – это и грандиозный Итог и вечное Начало, это безбрежный океан мировой Мысли, каплю по капле вобравший в себя живительную влагу познания необозримого сонма предков, а потому и щедро отдающий ее несчетному множеству ручейков, озер и полноводных рек мировоззрения грядущего.
Духовный порыв Платона подобно волшебному семени погружен в материнское лоно истории и прорастает сторицей в ликах воплощений.
Платон – это и спокойное мужество Гомера, и клокочущая страстность Микеланджело, это хрустальная чистота помыслов и содеянного Данте и Моцарта; это одухотворенная легкость и изящество Боттичелли и Хафиза, это религиозная напряженность Баха и Рублева.
Платон – это поворот лицом к откровенно земному Толстого и Шекспира, это тончайшие узоры гибкой мысли Сократа, Канта, Шеллинга и Гегеля, это мучительный поиск света Красоты Достоевским и ее таинственных проявлений – Леонардо.
Платон – это совесть, честь и смелость человеческого Разума, призванного обуздать узами Истины наиболее непокоренный элемент природы – телесного носителя самого разума; это вера в самоочищение Человека, вера в возможность и неизбежность преодолеть как индивидуальный, так и коллективный эгоцентризм и подчинить его божественным законам Естества.
Платон, наконец, – это бесстрашная и конкретная попытка выявить красоту архитектоники человеческих ассоциаций, а именно, это не только теория, но и рисковая практика горячего желания построить в те далекие времена идеальное общество людей, о котором позже будут грезить многие его последователи, начиная от утопистов эпохи Возрождения и социалистов, не исключая и утопистов – коммунистов, таких, как Бабеф, Морелли, а также Энгельс и Маркс.
Платон не Бог, не легенда и даже не чудотворец по шкале “священных писаний”, облик Платона вполне обозначен на скрижали Кроноса. И если каждой дискретной ступеньке стационарного состояния Мира присущи не Хаос и Произвол, а свойственны Закон и Упорядоченность, ежели всеобщей Упорядоченности суждено быть не только в чисто телесном обличии, но и непрестанно искать более лаконические формы, то провозвестником и выявителем как раз такового природного влечения и является духовная наполненность Платона.