— Давай-давай! — подбодрил его Емельяненко. — А я за это тебя куриными котлетами угощу! Мне Катька сегодня целых четыре штуки положила!
— Тебе тоже скучать не придется, Вова. Давай-ка дуй в клинику к Куприяновой. Пошурши там еще разок. Не мне тебя учить. Покажи фотографию Сысоева. Может, он и правда охотился не за Полиной.
— Умеешь ты, майор, настроение испортить!
Королев усмехнулся и набрал телефон Полины.
— Димочка! — услышал он певучий голос. — Вставай, милый! Нам скоро выходить.
Воронцов зарылся головой в соседнюю подушку и тут же поморщился: ее духи были настолько сладкими и приторными, что его тут же начало подташнивать. Он никогда не понимал, зачем она душится перед сном. Все ее ароматы были тяжелыми, тягучими, как она сама говорила — восточными. Может быть, она считала, что именно это делает ее особенно утонченной, поскольку, как известно, «восток — дело тонкое»? Он отвернулся в сторону и потянулся.
И чего это ему в голову взбрело закрутить интрижку с Дианой?..
* * *
На последнем корпоративе, посвященном Новому году, он слегка перебрал. Накануне он зашел к Полине — хотел поздравить с праздником — и наткнулся там на ее сердечную любовь. «Сердечная любовь» была одета в шикарный костюм, белоснежную рубашку и благоухала настоящим мужским ароматом так сильно, что у Воронцова тут же защипало в носу. Митька представился, на что услышал невнятное бормотание сквозь зубы. Почувствовав себя ужасно неловко, Воронцов отдал подарочный пакет, торопливо попрощался и вышел. Как только за ним захлопнулась дверь, «принц» начал так громко и выразительно орать и возмущаться, что это было больше похоже на визгливую бабскую истерику с битьем посуды. Митьке тут же захотелось вернуться и набить ему морду. Но потом он услышал, как жалко начала оправдываться Полина. И ему стало противно и стыдно за нее. Почему она позволяет этому ничтожеству так с собой обращаться? Какое право он имеет кричать на нее? Понятно лишь одно — Полина выбросила его, Воронцова, из своей жизни, променяв на этого истеричного урода. Ненавидя и ее, и себя, и «принца», он развернулся и ушел.
И вот теперь он уныло сидел за нарядно украшенным столом в ресторане и цедил уже пятый по счету джин-тоник. На сцене появилась девица в красном сверкающем платье и меховом болеро[8] и грянула в микрофон песенку про трех белых коней. Уже изрядно подогретый народ немедленно выскочил на танцпол. В углу топорщилась богато украшенная елка, мигание фонариков смешивалось с отблеском нарядов танцующих. В самом начале вечера кто-то заставил Митьку надеть дурацкий клоунский колпачок и обмотал вокруг шеи изрядный обрывок синей мишуры. Теперь этот импровизированный воротник немилосердно кололся и кожа под ним зудела и чесалась. К нему подошел его давнишний приятель и коллега Петька Громов и, ударив по плечу, тихо сказал: