— А чего выяснять? — нахмурился Курманов. — Далеко не убежали, только до лесу. Телег в селе больше нет, потом в Череповец привезут. То что осталось.
— Мне бы допросить кого, — вздохнул я. — Или никого не оставил? А крестьян-то, есть смысл допрашивать?
— Так у меня с собой свое чека было, — через силу улыбнулся Курманов. — Вон, Афиногеныч с нами пошел, он в трансчека служит, вот все допросы и проводил. Сейчас подойдет, так сам и спросишь, чего тебе надо.
Чуть не спросил — каким боком здесь трансчека, но прикусил язык. Мост-то через Шексну — железнодорожный!
Мы снова прикрыли лица девушек, отошли в сторону, чтобы не мешать движению отряда. Они свое дело сделали, село усмирили. А что будет потом, тут уже Михееву решать.
Тем временем, Курманов привел человека из трасчека — плечистого, крепкого, чем-то напоминавшего самого Алексея Николаевича, только постарше, лет тридцати- тридцати двух.
— Вот, Владимир, это и есть Николаев, Иван Афиногенович, мой фронтовой друг. Мы с ним в лейб-гвардии финляндском полку лямку тянули, потом вместе всю империалистическую отмахали. Кавалер, между прочем. Ты, вроде бы, тоже с «егорием»?
— Не, у меня-то только медаль, — вздохнул я.
Приятно, что Курманов знает о медали, но, если спросят — за что, не знаю, что отвечать. А этот, Иван Афиногенович Николаев, георгиевский кавалер...
Стоп. Откуда мне известно это имя? В Череповце мы с ним не пересекались, это точно, тогда откуда? Иван Николаев — не самое замысловатое имя, а вот отчество, даже для той поры встречается нечасто. Батюшки-святы! Вспомнил!
Николаев Иван Афиногенович, один из подельников Леньки Пантелеева в двадцатые годы! И все сходится. Фронтовик, георгиевский кавалер, участник гражданской войны. В банде Пантелеева состояли бывшие чекисты, не пожелавшие смириться с нэпом, восстановлением частной собственности! Романтики, решившие восстанавливать социальную справедливость доступным способом — перераспределением ценностей. Но все закончилось банальным бандитизмом, и стенкой[1].
Но все это случится позже, в двадцать втором или даже в двадцать третьем году. А пока я слушаю обстоятельный рассказ Ивана Афиногеновича.
С его слов нарисовалась такая картина. В Чуровское и прочие села зачастили бывшие офицеры, отыскивающие кто родственников, кто однополчан. Но главное, что они отыскивали недовольных. А этих, после продразверстки и всего прочего, хватало. Офицеры обещали, что скоро с севера придет белая армия, выгонит большевиков и отдаст власть настоящим Советам. Земля же останется крестьянам, в собственности! Хочешь — продавай, а хочешь — ешь ее, землю-то. И зерно никто отбирать не станет. Сами станете продавать, по своим ценам. Конечно же, налоги платить придется, но немного. И кто узнает, сколько пудов ты продал, а со скольки заплатил? Но прибывшие говорили, что надо немножечко подождать, когда начнется наступление, тогда и грянуть. Центром должно стать село Братково. Вот туда восставшие должны собираться со всех сел, потом идти на Шексну, захватить мост и удерживать его до тех пор, пока не подвезут динамит.