В парламентеров, насколько помню, даже немцы не стреляли, не то что наши. Дураков в деревне не должно быть, все жить хотят. Сдадут мне зачинщиков и убийц, чтобы передать их революционному трибуналу – мне человек десять хватит, а больше и не должно быть, село останется целым. Кулак-убийца должен понимать, что при мирном исходе пострадает лишь он, а иначе еще и дети.
Звука выстрела я не слышал. На мгновение тело пронзила невыносимая боль, но она быстро ушла, потому что я дальше ее не чувствовал. И вообще ничего не чувствовал.
Глава 20. Отпуск по ранению
Мне повезло – пуля не пробила грудную клетку, а пройдя по ребру вышла под лопаткой. В грудине трещина, ребро сломано и рана нехорошая, рваная, но зашили качественно. Но шили уже в Череповце. Еще повезло, что парни "затампонировали" рану, в Шурове оказался действующий фельдшерско-акушерский пункт и пожилая акушерка, сумевшая оказать первую помощь. Бабулька трудится здесь с восемьсот какого-то года, после того, как на престол взошел император Александр III, умудрившийся согнуть в бараний рог все революционное движение, а те из народников, кто не желал убегать за границу или оказаться на каторге, взяли на вооружение «теорию малых дел» – помощь народу в преодолении разных трудностей, для чего городская молодежь валом повалила в земские учителя, врачи и агрономы. Жаль, не все выдержали столкновения с русской действительностью, большинство вернулось в город, к цивилизации, кто-то покончил с собой, а кто-то спился, но от тех, кто остался, пользы вышло гораздо больше, нежели от террориста, кидающего самодельную бомбу в карету генерал-губернатора.
Акушерку звали Галиной Ивановной. Когда я пришел в себя, она уже заканчивала перевязку. Обрезав ножницами «хвостики» бинта, сказала:
– До Череповца доедете, а там в больницу, и сразу на операционный стол. Ранение сквозное, это хорошо.
Потом грустно добавила:
– Мне бы у баб роды принимать, а вон чем заниматься приходится. Так пойдет – так и рожать будет не от кого!
Галина Ивановна вздохнула, прислушиваясь к разрывам от снарядов нашей трехдюймовки, понимая, что сегодня ей работы будет много. Меня же, не слушая просьб, что надо бы обратно, к отряду, отвезли в город, в больницу. Пока везли, вроде и не болело ничего, навалилась только сплошная вялость и сонливость, даже думать не хотелось. А там операционный стол, укол, после которого мне стало совсем-совсем хорошо, только досадно, что мрачноватый хирург слишком сильно скребет мне грудь, да еще и поругивает медсестру, плохо державшую керосиновую лампу. Потом, когда хирург совсем уж сильно заскреб, я-таки потерял сознание.