Так что единственное, что я могу предложить самому себе – работать там, куда тебя поставили и делать свое дело добросовестно. Если чекист – то будь добр, на своей должности, на своем месте, в своей губернии защищай государство от внутренних и внешних врагов, но честных граждан к стенке не ставь, липовые дела не шей. Покамест у меня это получалось. По крайней мере, не расстрелял ни одного безвинного. Кто знает, может реальный Вовка Аксенов, в чьей шкуре я оказался, уже нашел бы в городе Череповце какой-нибудь «Союз меча и орала» и поставил к стенке не тридцать семь человек, как в Кириллове, а человек сто или двести. А еще мне вспомнилось, что в той истории Череповецкий судоремонтный завод сгорел именно во время гражданской войны. И это был сильный удар по экономике не только города, но и губернии. Конечно, это вам не современный металлургический комбинат (который ОАО «Северсталь»), но для того времени он значил ничуть не меньше, если не больше. Если сегодня работяга уволится с завода, есть и другие, а в те времена?
Стало быть, хоть небольшое, но вмешательство в историю я совершил.
Вспомнилась акушерка Галина Ивановна и ее практика «малых дел». Вот бы и нам так, чтобы каждый на своем месте стал добросовестно выполнять свои обязанности, так ведь и коммунизм мы в состоянии построить.
В больнице я пролежал целых три недели! Наконец, когда мне уже до тошноты надоели и эти стены с потрескавшейся штукатуркой, и койка с тощим матрасом, на которой лежало два поколения больных, и застиранное белье, и все прочее, явился начальник губчека.
При появлении руководства я немедленно соскочил и сделал вид, что собираюсь встать по стойке «смирно». Начальник хотя и сделал вид, что он далек от буржуазных предрассудков, но, судя по всему, ему понравилось.
– Как здоровье, Владимир Иванович? – поинтересовался Есин.
– Здоров, – бодро отрапортовал я. – Готов к труду и обороне!
Николай Харитонович, естественно, понял все буквально, кивнул.
– Ну, если готов, тогда на улицу выйдем, поговорим. Только, – заботливо сказал начгубчека, – шинельку поверх халата набросьте, холодно.
И впрямь, октябрь нынче выдался мокрым и холодным, каким обычно бывает ноябрь. Я послушно надел шинель, всунул ноги не в больничные «чуни», а в сапоги и вышел во двор вслед за начальником, а тот уверенно направился к скамье, на которой мы сиживали с Полиной (тогда еще с Капой).
Есин критически осмотрел мокрую скамью, садиться не стал. Вытащил из кармана пачку папирос, закурил, обдавая меня терпким и противным дымом. Я отошел в сторонку, чтобы не вдыхать.