— Только не говори, что хочешь подлечить меня, — обречённо сказал он.
— Ага. — Я откинул одеяло. — Давай, друган, отлепляй рожу от подушки.
Сказать, что Боков выглядит плохо — соврать. Лейн потрудился на славу и превратил его тело в сплошной синяк. С лицом, если можно так сказать, Андрюхе повезло. Я насчитал восемь рассечений, благодаря которым кровь вышла, а не стала большой гематомой.
— Всё плохо, да? — спросил Андрюха, не открывая глаз, белки которых перестали быть белыми. Много сосудов полопалось и теперь глазные белки тёмно-красного цвета.
— Нормально, — ответил я, смочив в растворе фурацилина первый кусок бинта. — Через неделю будешь как новенький. Наверное…
Пятнадцать минут и лицо Бокова отмыто от запёкшейся крови. Свертываемость у него хорошая и раны почти не кровят. Стоило мне закончить, как дверь открылась и зашёл пожилой кореец с большим пластиковым чемоданом. Не сказав ни слова, начал осмотр. Осмотрев, приступил к лечению. Обколол лицо Андрюхи обезболивающим, а затем зашил все рассечения. Аккуратно зашил.
Закончив, переключился на меня. Осмотрев, снял наложенные ещё медведем швы, обработал составом, который неприятно жжёт и воткнул в наши задницы по уколу. Ушёл так и не открыв рта. Засов снова закрылся.
— Слабость, — пожаловался Андрюха. — Что этот Ким Чен Ын нам поставил, Никита?
— Не знаю, — честно ответил я, тоже почувствовав слабость и сонливость. — Скорее всего успокоительное вместе со снотворным. Надо бы шконку расправить, пока не отключился.
Стоило мне разложить кровать и улечься на неё, как сон взял верх. Бороться с ним было бессмысленно…
* * *
Медленные, почти не ощутимые, покачивания. Похоже, что нас уже повезли. Унимог, скорее всего, на пневматической подвеске. Либо дорога слишком хорошая, что маловероятно. Слишком мягко едет.
В тюрьме темно. Вставать не хочется, несмотря на то, что хочу пить и есть. Решил позвать:
— Не спишь?
— Не сплю, — отозвался Андрюха. — Около часа назад проснулся. Тело болит. Жду пока ты встанешь.
Я включил свет. На столике стоят шесть затянутых в фольгу контейнеров. О нас заботятся, что есть хорошо. Плохо, что еда остыла, а микроволновки нет.
— Что там? — Андрюха приподнялся на локтях и с любопытством посмотрел на контейнеры. — Плевать на боль. Ради еды я готов оторвать задницу от кровати.
Мы сложили шконки и разложили стол со стульями. На каждого приходится по три контейнера. Суп, второе и салат. Ещё нам принесли коробку с чаем и банку растворимого кофе. Чайник и вода в тюрьме имеются.
— Это Айнтопф, — сказал Андрюха, показав на суп. — Переводится как «Всё в одном горшке». Повар немец, я в этом уверен. Ешь, Никита, суп тебе понравится.