— Тебе она когда‑то нравилась.
— Может, и так, но нет… больше нет.
— Сейчас твои вкусы стали более утонченными?
— Дело не в этом, — глубоко вздохнула она. — Мы уже не те, Алех. Эта песня кажется неуместной.
— А что бы ты предпочла? — Его зеленые глаза ярко сверкнули. — Композицию «Деньги, деньги, деньги»?
Она никак не отреагировала на насмешку.
— Давай постараемся свести военные действия к минимуму на время приема, хорошо?
— Тогда попробуй улыбнуться, принцесса. Ты выглядишь так, будто стоишь на краю глубокой пропасти.
— А если я скажу тебе, что именно так себя и чувствую?
Его глаза впились в нее.
— Почему же?
Она поколебалась.
— Потому что все как‑то сложнее, чем я себе представляла.
— Но почему?
— Даже не знаю.
— Ты скучаешь по своей семье? — внезапно спросил он. — Хочешь, чтобы твоя мать была здесь сегодня?
Она откинула голову назад, и он увидел, как сжалось ее горло, и крошечная жемчужина, висевшая на тонкой золотой цепочке на ее шее, задрожала.
— Да, — призналась она, ее голос дрогнул, а свободная рука потянулась к ожерелью. — Это глупо, я знаю. Она была ужасной матерью во многих отношениях, но она все же была моей матерью.
— Это ее ожерелье?
Она кивнула.
— Мой отец купил его для нее еще до того, как они поженились. Она почти никогда его не носила — говорила, что оно слишком дешевое, но мне оно нравится гораздо больше, чем те яркие драгоценности, которые Пол купил ей и которые она в конечном итоге заложила в ломбард.
Алех ощутил к ней сочувствие, но быстро пришел в себя. Он не хотел испытывать к ней ничего подобного, лишь то, с чем мог справиться — например, похоть, гнев, желание. Ведь ей было наплевать на него и его семью. Она даже не спросила, что случилось с его матерью. Его лживой и черствой матерью, но — как она сама только что сказала — все равно это была его мать. Он криво улыбнулся. Конечно, людей ниже ее по происхождению Эмили просто не замечала. Возможно, она притворялась, что презирала своего отчима‑сноба, но впитала в себя больше его ценностей, чем осознавала.
Он прижался губами к ее шее, его голос стал хриплым.
— Мне надоели танцы и надоели люди, следящие за каждым нашим движением. Как скоро мы сможем сбежать, чтобы я мог завершить нашу церемонию брака, потому что я жажду тобой овладеть, Эмили? Чувствуешь, как сильно?
— Мы не можем… — Она замолчала, ощутив его бедро между своих ног. — Мы не можем просто уйти.
— Почему?
— Потому что все серьезно, — строго сказала она, и в ее голосе появились нотки твердости. — Мы должны хотя бы выглядеть так, будто любим друг друга, даже если это неправда — иначе брак будет выглядеть ненастоящим, и все может обернуться против тебя.