Дэниэл стал его разглядывать.
– Как спалось? – спросил он сухо.
Пока он внимательно изучал удостоверение, я держала руку на тумбочке, в считаных дюймах от револьвера. Но вдруг я стану прятать его под корсет, а Дэниэл обернется? – значит, нет. Я застегнула молнию на чемодане, заперла его на замок.
– Так себе, – ответила я. – До сих пор башка трещит. Пойду почитаю – надеюсь, пройдет. Увидимся? – Я помахала, кивнула с порога.
Бросив последний взгляд на мое удостоверение, Дэниэл аккуратно положил его на столик.
– Да, – отозвался он. – Увидимся, конечно. – И, встав с кровати, пошел следом за мной вниз.
Двигался он совершенно бесшумно, что при его могучем сложении удивительно. Я чувствовала, что он рядом, за спиной; надо бы испугаться – один толчок, и все! – но чувство страха отключилось, остался лишь азарт. Болезнь водолазов, сказал как-то Фрэнк и велел быть начеку: агенты гибнут, как водолазы на больших глубинах, опьяненные невесомостью, – но мне было все равно.
Дэниэл стоял на пороге гостиной и с любопытством следил, как я, тихонько напевая “Ах, Джонни, как ты можешь любить”, перебираю пластинки. Я выбрала реквием Форе, поставила на вертушку вместо струнных сонат – Фрэнку полезно, пусть расширит кругозор, да и вряд ли он заметит, что пластинка сменилась, – и прибавила звук. Плюхнулась в кресло, шумно вздохнула, открыла блокнот. И со всей осторожностью, бинт за бинтом, сняла повязку, отцепила микрофон и оставила в кресле – пусть ловит музыку.
Дэниэл вышел за мной следом на кухню, оттуда через стеклянные двери в сад. Не хотелось идти через открытую лужайку – видеонаблюдения не будет, говорил Фрэнк, но он бы все равно так сказал, даже если это неправда, – но выбора не было. Я обогнула лужайку по краю и свернула под деревья. Как только мы покинули открытое место, я чуть успокоилась, вспомнила про пуговицы, застегнулась. Если Фрэнк все-таки повесил здесь камеру, это его наведет на определенные мысли.
В нише оказалось светлее, чем я ожидала; длинные косые лучи золотили траву, пробивались меж листьев плюща, играли зайчиками на плитах. Каменная скамья холодила кожу сквозь джинсы. Лозы плюща укрыли нас.
– Ну, – начала я, – можем поговорить, только прошу, потише, на всякий случай.
Дэниэл кивнул и сел на соседнюю скамью, смахнув с нее пыль.
– Значит, Лекси умерла, – сказал он.
– Увы, да, – подтвердила я. – Прости. – Это звучало нелепо, вопиюще неуместно, по миллиону причин.
– Когда?
– В ту же ночь, когда ее ударили ножом. Смерть была легкая, хоть это и слабое утешение.
Дэниэл не ответил. Сцепил руки на коленях и глядел сквозь листву плюща в сад. Возле наших ног журчал ручеек.