Взвизгнули тормоза, зашуршала галька, разлетаясь из-под колес, за окном надрывались сирены.
– Положи, Дэниэл, – сказала я. Он должен понимать: если я буду стрелять, то в голову и не промахнусь. – Мы все уладим, слово даю, только положи.
Дэниэл оглядел всех: Эбби беспомощно застыла, Раф, сгорбившись на диване, смотрел исподлобья, Джастин поднял на Дэниэла огромные, полные ужаса глаза.
– Тсс, – Дэниэл приложил к губам палец. Никогда я не видела ни у кого во взгляде столько любви, нежности и настойчивости одновременно. – Ни слова. Ни в коем случае.
Все молча смотрели на него.
– Все будет хорошо. Честное слово. Все будет хорошо. – Он улыбался.
Потом повернулся ко мне и кивнул. Этот едва заметный кивок был мне знаком, точно так же мы с Робом, переглядываясь через стол в допросной, тайком кивали друг другу: давай!
Времени, казалось, прошло очень много. Свободная рука Дэниэла, как в замедленной съемке, описав длинную плавную дугу, перехватила револьвер. Комната погрузилась в глубокую тишину, будто на дне морском, смолкли сирены, Джастин раскрыл рот, но не было слышно ни слова, ни звука, лишь сухой щелчок – Дэниэл взвел курок. Эбби протянула к нему руки, растопырив пальцы, волосы ее взметнулись. Я успела так много – успела увидеть, как Джастин уткнулся головой в колени, и опустить чуть ниже дуло, целясь Дэниэлу в грудь; успела заметить, как руки Дэниэла крепче стискивают “Уэбли”, вспомнить эти руки на моих плечах – большие, теплые, уверенные. Успела распознать чувство из далекого прошлого, вспомнить едкий запах страха, исходивший от Наркодемона, кровь меж пальцев, осознание, до чего же это легко – истечь кровью, до чего это просто – раз, и все. И тут мир взорвался.
Я где-то читала про “черные ящики” разбившихся самолетов – перед смертью каждый пилот произносит “Мама”. Когда весь мир и вся твоя жизнь рвутся из рук со скоростью света, это единственное, чего у тебя не отнять. Меня всегда в ужас бросало от мысли, что если мне приставят нож к горлу, то в последний миг перед смертью мне некого будет позвать, некого вспомнить. Но в миг затишья между двумя выстрелами, Дэниэла и моим, я сказала: “Сэм!”
Дэниэл не проронил ни слова. Он пошатнулся, его отбросило назад, револьвер выпал из рук, ударился об пол с мерзким глухим стуком. Послышался звон стекла – чистый, хрустальный. На белой рубашке Дэниэла мне почудилась дыра, будто прожгли сигаретой, но точно не знаю, я смотрела ему в лицо. В глазах у него не было ни боли, ни страха – ничего похожего, он даже не выглядел ошеломленным. Взгляд был устремлен куда-то за мое плечо – я никогда не узнаю на что. Он был похож на наездника или гимнаста, исполнившего смертельный трюк, – безмятежный, сосредоточенный, преодолевший опасность, уверенный.