— С какою же? — нервно вскричал Замалея. — С какой целью? Чего ей надо?
— Думаю, что она не прочь вернуть себе Антонину. Но не из материнских соображений, конечно, так как значение слова «мать» ей неведомо так же, как и значение слова «месть». Скорее уж, она решила вернуть себе дочь просто из желания восстановить прежний образ жизни, свой прежний маленький и омерзительный мирок беспробудного пьянства и разврата, в котором и у ребёнка была своя роль. Она ведь просто продавала девочку приходящим мужчинам, была фактически сутенёром собственной дочери. И восстановленная мозаика прежней жизни будет неполной без этого фрагмента.
— Но мы-то тут при чём?
— А мы ей просто помеха, — пожал плечами Колыванов, — препятствие на пути. Как бревно на пути ползущей черепахи. Согласитесь, что для черепахи гораздо проще и желательнее ползти по дороге, на которой нет бревна, чем прилагать усилия и переползать бревно, да ещё и, чего доброго, свернуть себе шею, переползаючи, — он усмехнулся, позабавленный собственным сравнением, и дальнейшие слова так и произнёс с этою улыбкой на устах: — Она знает и помнит, что я хочу её изолировать; я сам сказал ей об этом, потому что не привык ни от кого прятаться. Она знает и видит, что ты, тётя, теперь почти безотлучно находишься возле её дочери. Она знает и помнит, наконец, что вы, господин Замалея, тоже не чужды желания воткнуть ей занозу в задницу. И все мы, образно выражаясь, уже вбили каждый по спице в колесо её колесницы, да и далее продолжаем быть костью в её горле. Следовательно, со всеми нами надо что-то делать!
Не выдержав, он закинул голову и расхохотался. Замалея, весь подавшись вперёд, взирал на хохочущего прокурора горящими взглядом, и дрожавшие его губы говорили ясно, что ему совсем не до смеха. И даже не до вбивания спицы в чьё-то колесо, быть может. Баба Дуня смотрела на свой чайный прибор и сокрушённо покачивала головою. Она перебирала в памяти всё, что племянник рассказывал ей о Лярве, и теперь жалела, что ранее отмахивалась от этих сведений и всё внимание направляла только в сторону ребёнка. Сейчас, сидя за этим столом, она впервые осознала всю опасность Лярвы и всю степень её злодеяний.
— Господи, какие ужасы пришлось перенести бедной Тонечке! — Она вздохнула, причмокнула губами и задумчиво, тихонько отпила из чашки.
В этот момент у Замалеи не выдержали нервы — и он сорвался.
— Да хватит уже причитать об ужасах и о бедной Тонечке! — возбуждённо воскликнул он и вскочил с места с красным лицом и с добела сжатыми кулаками. — Это всё в прошлом, в конце концов! Тут о будущем надо думать, а не о прошлом! Извините меня, конечно, но… но хотелось бы знать, что нам теперь делать?! — Он особенно выделил слово «теперь». — Как теперь защищать самих себя от этой маньячки? Да и не только себя — у меня семья, в конце концов! Что теперь делать? Вот что делать? Вот вы имеете представление, господин прокурор, что нам делать и как нам защищаться?