Здесь Колыванов наконец перервал нескончаемую речь чиновника ударом ладони по столу и возвысил голос:
— Вы хотите сказать, что у вас сейчас московская проверка?
— Именно, начальство едет со дня на день! На подходе и на носу! — полковник закивал головой с несчастным и убитым видом. — И потому все у меня сейчас заняты на самых первейших дырах и на самых срочных пунктах. Вон у меня: капитаны заборы красят, майоры диаграммы чертят! Самолично мне приходится такое делать, что стыдно и сказать.
— И вы утверждаете, что заранее о проверке не знали, заранее заборами не занимались, всё к чертям запустили и теперь от собственных обещаний и намеченных мероприятий отрекаетесь? — Колыванов еле удерживал себя от взрыва и грубостей.
— Да нет, что вы, ни в коем случае не отрекаемся! И в мыслях не имели отрекаться! Всё выполним! Вот только сроки, вероятнее всего, придётся сдвинуть.
«Ну конечно, начальству зад лизать тебе важнее, чем выполнять свои обязанности в установленные сроки! — подумал Колыванов в бешенстве. — Пусть кругом всё хоть горит синим пламенем, но мы это самое синее пламя отставим и прежде всего займёмся лизанием зада начальству!» Он смотрел на своего пухлого, краснолицего, лысоватого собеседника, похожего на поросёнка, кусал губы и изо всех сил старался унять раздражение и взять себя в руки. Затем гневным и порывистым движением поднялся с места и спросил у полковника напоследок, собираясь направиться к выходу:
— Итак, спрашиваю в последний раз: намерены ли вы завтра произвести поисковые действия и задержание подследственной или нет? Напоминаю, что срок исполнения — первое сентября, и предупреждаю, что второго сентября я намерен реагировать на ваши действия или бездействия по факту!
Полковник тоже встал и вышел из-за стола; в глазах его посверкивала злоба. Колыванову не раз уже приходилось принуждать его работать так, как должно, и с этой целью оказывать на него немалое давление, посему он не питал иллюзий насчёт дружественного отношения к себе этого человека.
— Я понимаю, — забормотал начальник управления, — что у вас, господин прокурор, есть в этом деле, конечно, и очень болезненный личный интерес.
— Да, от рук этой женщины погиб мой сын! — вспылил Колыванов окончательно. — И что с того? Уж не хотите ли вы упрекнуть меня в совершении действий вопреки законодательству, в личных своекорыстных интересах?
Полицейский пожал плечами и улыбнулся столь механически и неестественно, что, сам осознав прозрачную фальшивость улыбки, не потрудился и двух секунд продержать её на лице.